Читаем Томъ шестой. За океаномъ полностью

Это былъ послѣдній день передъ выборами. Значительная часть фабрикъ и промышленныхъ учрежденій кончили работу съ обѣда, и потому городъ имѣлъ оживленный полупраздничный видъ, какъ въ субботу послѣ полудня. Вечеромъ должно было состояться послѣднее генеральное сраженіе обѣихъ борющихся партій. Теперь, однако, было рано, и мало кто думалъ о политическихъ интересахъ. Несмѣтныя толпы народа, наскоро отмывъ рабочую грязь и удовлетворивъ первый голодъ, торопились за городъ для того, чтобы подышать свѣжимъ воздухомъ и набраться праздничныхъ впечатлѣній среди гигантскихъ гуляній, устроенныхъ на морскомъ берегу за предѣлами Нью-Іоркской гавани, на песчаной косѣ, постоянно обдуваемой свѣжимъ вѣтромъ. Загородное теченіе толпы было такъ сильно, что его можно было замѣтить безъ труда, даже на многолюдныхъ, вѣчно безпокойныхъ Нью-Іоркскихъ улицахъ. Всѣ эти массы людей двигались, шли и ѣхали въ одну сторону, направляясь къ Бруклинскому мосту, откуда начинались линіи загородныхъ дорогъ.

Вихницкій полумашинально послѣдовалъ за ними, увлеченный общимъ стремленіемъ. Подъ мостомъ было движеніе и суета, какую трудно представить и изобразить въ европейскихъ словесныхъ терминахъ. Отсюда расходились во всѣ стороны лучи путей, по которымъ ежеминутно пробѣгали переполненные вагоны, Поѣзда летѣли вверху и внизу, перекрещивались, догоняли другъ друга, останавливались и собирались группами на каждомъ поворотѣ дороги. Десятки сигнальщиковъ со всѣхъ сторонъ махали бѣлыми, красными и зелеными флагами, перебѣгали съ мѣста на мѣсто, какъ угорѣлые, стараясь поддержать порядокъ среди этого механическаго стада.

Пѣшеходы накапливались толпами на каждомъ перекресткѣ. Для того, чтобы перейти дорогу, требовалось полное напряженіе вниманія, ибо даже опытный человѣкъ могъ растеряться въ стаѣ желѣзныхъ чудовищъ, грузно перебѣгающихъ влѣво и вправо, какъ раздраженные желѣзные быки. Въ самыя критическія минуты огромный полицейскій, стоявшій, какъ каріатида, на какомъ-нибудь островкѣ земли, окруженномъ со всѣхъ сторонъ рельсовыми ручьями, поднималъ свою коричневую палку. Тогда желѣзное стадо сразу останавливалось, и человѣческая толпа быстро перетекала черезъ дорогу, торопясь въ свою очередь очистить перекрестокъ.

Передній устой моста нависъ надъ площадью огромной аркой, похожей на чудовищную пещеру, сложенную изъ стальныхъ сталактитовъ. Она была вся пронизана металлическими канатами, проводившими электрическую силу, и каждую минуту изъ каната въ колесный проводъ вагона проскакивала искра, вспыхивая мрачно и ярко подъ тяжелымъ сводомъ желѣзной пещеры.

Это была искусственная молнія, которую человѣкъ, наконецъ, раскалилъ, оживилъ и заставилъ служить своимъ нуждамъ и прихотямъ.

Черезъ полчаса Вихницкій былъ на морскомъ берегу въ самомъ центрѣ гулянья. Это было открытое и низменное мѣсто, покрытое пескомъ, лишенное растительности и насквозь пропахшее соленымъ запахомъ моря.

Оно простиралось вдоль морского берега на нѣсколько десятковъ верстъ, обставленное отелями, ресторанами, игорными домами, каруселями и всякими выдумками лѣтняго веселья. У самой воды тянулся деревянный помостъ, гладкій, широкій и удобный для прогулокъ. Помостъ обнималъ огромное разстояніе, съ Брайтонскаго берега переходилъ на Мангатанскій, достигалъ большого восточнаго отеля и потомъ съ перерывомъ черезъ бухту перекидывался на Рокевейскую косу. Все это пространство, за исключеніемъ перерыва, можно было пройти по гладко уложеннымъ мосткамъ, не спускаясь на землю и даже не обращая вниманія на непогоду, ибо значительная часть перехода имѣла кровлю, а въ другихъ мѣстахъ были повсюду устроены большія каменныя бесѣдки на случай дождя. Десятки разносчиковъ и уличныхъ продавцовъ сновали повсюду, выкликая орѣхи, сладкую тягучку, бананы, сигары, лимонадъ, но на деревянной улицѣ вверху было такъ тѣсно, что продавцы могли тамъ держаться только на самыхъ окраинахъ человѣческаго потока. Вихницкій тоже попалъ наверхъ и медленно шелъ впередъ, отдаваясь общему теченію и по временамъ останавливаясь на окраинѣ другого потока, который двигался въ обратномъ направленіи.

«Какое множество людей!» — думалъ онъ, разглядывая окружающія лица, гдѣ смѣшались всѣ разнообразные типы европейской бѣлой расы, бѣлокурые, русые, брюнеты, дюжіе съ широкими скулами, тонкіе съ заостроенными носами, маленькіе и вертлявые, статные и грузные, тощіе, какъ жерди, и короткіе, какъ обрубыши. — Всѣ разные, чуждые, незнакомые и безучастные другъ къ другу!..

И вдругъ столкнулся съ молодой четой, которая шла, держась за руки, и въ тѣснотѣ толпы поминутно задѣвала отдѣльныхъ пѣшеходовъ. Дѣвушка была Баскина. Она была одѣта въ кружевной кофточкѣ съ моднымъ выпускомъ впереди и свѣтлой шелковой юбкѣ съ длиннымъ треномъ, который она заботливо несла въ рукахъ. Въ волосахъ ея былъ тотъ же пунсовый бантъ, слегка прикрытый модной шляпой, широкой и извилистой, сотканной изъ бѣлыхъ и розовыхъ кружевъ и похожей на бабочку, которая случайно сѣла на голову дѣвушки и снова собирается вспорхнуть вверхъ.

Перейти на страницу:

Все книги серии Тан-Богораз В.Г. Собрание сочинений

Похожие книги

Прощай, Гульсары!
Прощай, Гульсары!

Уже ранние произведения Чингиза Айтматова (1928–2008) отличали особый драматизм, сложная проблематика, неоднозначное решение проблем. Постепенно проникновение в тайны жизни, суть важнейших вопросов современности стало глубже, расширился охват жизненных событий, усилились философские мотивы; противоречия, коллизии достигли большой силы и выразительности. В своем постижении законов бытия, смысла жизни писатель обрел особый неповторимый стиль, а образы достигли нового уровня символичности, высветив во многих из них чистоту помыслов и красоту душ.Герои «Ранних журавлей» – дети, ученики 6–7-х классов, во время Великой Отечественной войны заменившие ушедших на фронт отцов, по-настоящему ощущающие ответственность за урожай. Судьба и душевная драма старого Танабая – в центре повествования «Прощай, Гульсары!». В повести «Тополек мой в красной косынке» рассказывается о трудной и несчастливой любви, в «Джамиле» – о подлинной красоте настоящего чувства.

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза