Том второи

превращается в волчий дым.

И горит на боках земля,

брызжет искрами рыжий глаз.

Волк,

мы были с тобою зря.

нас никто не сберег – не спас.

Греет шерсть – поднеси огонь.

Зреет шерсть – вырастает дом.

Волк,

в какой-нибудь из погонь

обязательно доживем.

Значит –

умные взяли след.

Значит –

верные им под стать.

В середине больших побед

кто-то вынужден умирать.

Ромовые сумерки

Ромовые сумерки роняют

радугу

на Ромовый Дневник.

Мы с тобой когда-нибудь слиняем

долгими примерами из книг.

Мы сыграем в покер,а не в ящик

с мало примечательной судьбой.

Выживем в Огромной, Настоящей,

Суетной, Блестящей и Пустой.

Не –

истратив славы погремушек,

не –

испортив фейсом новостей,

съедем с обывательских катушек

в сторону Всемирных Одиссей.

И,

держась за поручни вокзала,

иностранной

солнечной зимой

ты заметишь:

– солнышко устало?

я отвечу:

– хочется домой.

Мой монолог

...Но,

дорогой мой,

если не о любви,

о чем же тогда прикажете говорить?

От литра вина остается сухое "ви",

поскольку мы "но" умудрились уже допить.

И мне хорошо с вами жить полтора часа.

В среднем выходит

где-то

неделю в год.

За эту неделю

вырастут небеса,

а гордость,

как и положено,

заживет.

Вырастет новая палуба

– кораблю.

И сдастся кому-нибудь в руки щенок-Потсдам.

И мне все равно,

потому что я вас – люблю,

И мне все равно,

потому что я вас – предам.

И мне б не хотелось вас предавать,

но фронт

слишком запутался в сеточках стен и вен.

На этом прощаюсь.

Не забывайте зонт!

Ваша

– подруга

– знакомая

– девушка

Джен.

Определение: душа

"Как это всё не-пе-ре-носимо!" –

думал больной аниме Мисима,

не попадая не просто мимо,

а прямо в шиферный свой живот.

Время достаточно износилось,

но не меняя миры на милость,

сам понимаешь, что зря приснилось

то, что ни капельки не живет.

То, что не колет, не жжет, не греет,

не забывает, не разумеет,

не прикрывает, как дамский веер,

а только – рыскает не спеша.

То, что слова превращает в пулю.

То, что – украв! – навсегда вернули.

Несколько граммов духов и дури!

Вольноотпущенница – душа.

Уйди-Уйди

Собственно,

я говорила тебе – Замри!

Радуйся снегу. И случаю. И – блядям.

Собирай анекдоты,

слухи,

смени тариф.

Не вспоминай меня по часам и дням.

Собственно,

я говорила тебе – Алле!

Заводи себе дом, тараканов, жену, детей.

Не улыбайся ласточкам – в феврале.

Пользуйся бритвой, Contex'ом, не потей.

Собственно,

долгое танго "Уйди-Уйди"

имеет обратный,

не слишком приятный вкус.

_Исповедимы, Господи, все пути.

Я через месяц снова к нему вернусь.

Собачий блюз

А жизнь пройдет – Америкой в Ираке.

Когда умру,

то вместо/вместе с вами

меня проводят стройные собаки

с блестящими семитскими глазами.

Собачий блонд естественен и светел,

собачий хвост полезнее шиньона.

Их проводы в отличие от сплетен

почти ненаказуемы законом.

Их тишина наполнит мостовую.

Четыре. Пять. Изысканный конвой.

Ни к слабостям, ни к славе не ревнуя,

меня запомнят мертвой – и живой.

«Что же ты замолчал, мой беспокойный бог»

Что же ты замолчал, мой беспокойный бог,

то ли молва мила, то ли глаза в пыли.

Три тридевятых сна мнутся росой у ног,

три тридевятых сна – и ни одной любви.

За родником – река, за паровозом – smog,

а у меня с тобой – свойство ценить на слух.

Три тридевятых зла, не называя срок,

шли ко спине впритык и не теряли нюх.

Вот и стоим теперь. Два обветшалых дня,

два пожелтевших пня, росших не в том Крыму.

Мой терпеливый бог. Не прогоняй меня!

Ведь у тебя внутри холодно одному.

Остаёмся!

Крысы бегут с корабля на бал.

Скромный король поправляет хвост.

Он торопился –

Он опоздал!

Мы остаемся –

до самых звезд.

Мы остаемся!

Дари поклон

каждому дереву и –

строке.

Если запойно считать ворон,

совесть

уходит

рывком

в пике.

Если дражайшим назвать цемент,

вряд ли получится сон-вода.

Милый,

смотри,

за десяток "нет"

в банке дают

броневое "да".

Чувствуй!

Решайся!

Линкором лент!

Поездом снега!

Зонтом!

А то,

может, последнюю из комет

держишь за ломкий рукав пальто!

«Я к тебе не чувствую… Прости»

Я к тебе не чувствую… Прости.

А когда-то чувствовать хотела.

За любовью ездить на такси.

Рисовать ресничные прицелы.

Я к тебе не чувствую. Ударь.

Так тебе, пожалуй, будет проще

видеть, как линяет календарь

на рассветом раненую площадь.

Я к тебе не чувствую. Гори!

То ли тишина случилась, то ли

мы остались времени внутри,

мы остались шрамами на горле.

TheEnd

Все эти книги

никто

не купит.

Все эти вены

никто

не взрежет.

Жизнь,

идеальна,

как Гэри Купер,

не оставляет живым надежды.

Красная карточка

– выход с поля.

Черная карточка

– вход наружу.

Между последней и первой болью

каждый

другому

ничуть

не нужен.

Жизнь занимает в партере кресло.

Части души

и осколки речи

кружатся, кружатся в танце тесном,

не понимая по-человечьи.

Хочется крикнуть:

– Постойте, твари!

Море сбежало

– осталась пена!

Это не я!

Вы меня украли

прямо в безумную ночь Гогена!

«Не брать ни прикуп, ни кофейник»

Не брать ни прикуп, ни кофейник.

Другому радовать висок.

Так обрывается последний