Томление (Sehnsucht) или смерть в Висбадене

Как много невыраженного, когда я думаю о тебе, как много нового, когда мечтаю о тебе, когда я думаю о том, что мы с тобой – это жизнь на грани безумия, даже, за гранью безумия, это – новый опыт отношений, которых не знали наши предки, твои, потому что им было нельзя, мои, потому что не додумывались. Господи! Как много необходимо выдержки, чтобы пробиться сквозь логику, обстоятельства, правила и привычки, обязательства и настроение, долг и веру – к непосредственному веществу жизни, и удержаться там, не сорваться в безумие.

Господи! Помоги нам сотворить самих себя, помоги уберечь самих себя, помоги нам уберечься от самих себя. Господи! дай нам так, как мы хотим!»

«Не могу больше. Чувства и мысли переполняют грудь и голову. Хочется весь мир перевернуть, перетряхнуть все времена и вытянуть нити дорог из небытия, чтобы на одной из них отыскать отца, поджидающего где-то на одном из поворотов в вечность маму. И меня когда-нибудь и когда-то, где-нибудь и где-то».

«8 июля 1996 г. Любимый! Скоро у меня будет собственная квартирка. Двумя этажами ниже, под жильем Матильды, у которой мы временно остановились, живет девушка, которая отказывается от квартиры и уезжает куда-то к своей маме. И владелец дома согласен сдать это жилье мне. Квартира маленькая, но романтическая. Омрачает радость одно не романтическое обстоятельство – девушка больна СПИДом, она тает на глазах, она поедет умирать к маме, ей уже ничем нельзя помочь.

Я так счастлива получать твои письма, в каждом из них – твоя новая черточка, я все время открываю для себя что-то новое и, знаешь, часто поражаюсь, как тебе удается найти нужные, то есть очень верные слова, чтобы выразить то, о чем я тоже задумывалась или чувствовала где-то внутри себя. Я уже писала тебе нечто подобное, но вот прочитала сейчас твое письмо и снова возникло это ощущение. Я, к примеру, не могла облечь в слова свою извечную мечту о море, необъяснимая магия уже заключена в самом слове (если несколько раз повторить его, чуть дольше задерживаясь на „о“, то словно бы слышишь шум прибоя). Подумала, а как это в других языках – там тоже есть нечто подобное, но русское слово живее, подвижнее что-ли (из-за дрожащего „р“), а в тех языках, которыми я в какой-то мере владею – полный штиль и тишина, согласный – „з“, „с“ или „ш“ и долгий, тающий в воздухе гласный. А может я все это придумала, не знаю. Вспомнила сейчас, что много лет назад я выписывала в маленькую тетрадочку понравившиеся описания из разных художественных произведений. Было там несколько портретов, а все остальное – сплошь морские пейзажи. Но потом забросила я все это, и потерялась куда-то тетрадочка.