Тонкая грань

– Ничего себе, ты даже не опоздал! – привыкнув к постоянным задержкам Шона, позлорадствовал Доминик. – Что у тебя?

– Сам себе удивляюсь. Сегодня мне принесли список, буду прорабатывать его, – встав посередине комнаты с толстой папкой в руках, Шон не стал снимать куртку, хотя в помещении было тепло.

– Ну и когда же ты повесишь на меня очередное ярмо? – обреченно выдохнул Доминик.

– Пока не знаю, позже сообщу, – в кармане зажужжал мобильник. – Вот видишь, совсем нет времени ни на что.

Потушив сигарету в пепельнице, единственном предмете, стоявшем на столе, он вытащил телефон, взглянув на номер.

– Ладно, мне пора бежать, – отвечая на звонок, он посмотрел на Доминика. – Кстати, сие ярмо твоя работа, не забывай об этом.

На прощание махнув рукой, Шон прижал телефон к уху плечом и быстро зашагал к двери, на ходу рассматривая документы.

– Работа… – недовольно повторил Доминик. – С удовольствием отдал бы ее тебе.

Единственное, что ему нравилось в своей так называемой работе, – власть над людскими жизнями, предоставленными для обучения. Официально важные решения, такие как смертный приговор, Доминик не мог принимать сам, для этого существовали руководство и Совет чистокровных, коим он не является. Однако всем известно, что каждое правило можно обойти, если знаешь, как при этом остаться незамеченным. Доминик знал, поэтому он полноценно руководил подопечными и их жизнями по своему усмотрению. Его методы были жестокими, но результат всех устраивал.

Такие, как он, занимают свое место, не стремясь взглянуть наверх, им по нраву собственное положение. В конце концов, обучение – не самая грязная работа. Конечно, ему не доверят информацию о войнах или чем-то подобном, но в целом подробности Доминику неинтересны до тех пор, пока это не касается лично его.

Несмотря на жестокие методы воспитания пробужденных, Доминик сам побывал в их шкуре. Двенадцать лет назад его так же выбрали. В те времена возраст завербованных кандидатов варьировался от тринадцати до пятнадцати лет. Трижды он был при смерти и трижды выкарабкивался. Тогда Доминик еще не понимал серьезности происходящего, все казалось испытанием, пройдя которое, получишь достойную награду. Эти мысли стали огромным заблуждением. С тех пор Доминик закрыл свои чувства в клетку, став безжалостным в исполнении приказов. Именно этим он заслужил себе дорогу туда, где находится сейчас, наконец получив уважение, но навсегда отстранившись от людей. Словно бальзам, его душу обволакивала ненависть, в которой он нашел спасение и жизнь – не ту, что Доминик всегда желал, но гораздо лучше, чем у тех, кто потерял себя, став пустой пешкой в их играх.

3

– Ты хоть иногда используешь остатки мозга? – окинув взглядом распахнутую входную дверь, Аллан стащил ботинки и прошел на кухню, где вытряхнул на стол съедобную часть содержимого рюкзака.

Ларри имел дурную привычку – забывал запирать за собой дверь. На сей раз это пригодилось, но подобное Аллан всегда считал верхом безрассудства, особенно если учесть его связь с наркотиками.

– Я собирался закрыть ее, и тут услышал шум, – оправдался Ларри. Вспомнив о своем долге, он занервничал. – Ты прав, мне стоит быть осторожнее.

– Прав? Ты еще что-то принял? – усмехнулся Аллан, проверяя, что есть в холодильнике. У Ларри меню оказалось не лучше: кусок сыра, обросший плесенью, открытая банка фасоли (судя по запаху, ей было столько же, сколько и сыру), в самом углу лежало несколько кусков хлеба. Собственно, на этом ассортимент заканчивался. Остальные полки занимали стеклянные колбы, таблетки, шприцы.

– М-да… – выдохнул Аллан.

Ларри пожал плечами. Парнем он, несмотря на свое пристрастие, был довольно умным, неплохо разбирался в компьютерах. Учился в колледже, однако забросил все спустя год. В свои девятнадцать из-за наркотиков выглядел на двадцать семь – тридцать. У него тоже паршивая ситуация с семьей. Отец бросил их, когда Ларри было пять. Спустя двенадцать лет одиночества и непродолжительных отношений его мать вновь вышла замуж, переехав к новому супругу. Она забрала Ларри с собой, но через год он сам решил съехать на их прежнюю квартиру. Ужиться со сводными братом и сестрой ему так и не удалось. Мать часто срывалась на Ларри, обвиняя его в том, что он пытается разрушить ее новую семью. Долго так продолжаться не могло, Ларри терпел ровно столько, сколько мог. В день своего восемнадцатилетия он собрал вещи и уехал.

– Между прочим, сыр с плесенью – это деликатес, – подметил он, упав в одно из кресел, которые давно несли службу кухонных стульев.

– Тогда я покрошу его на твою половину пиццы, – захлопнув дверцу микроволновки, Аллан уселся в кресло напротив и закурил. При глубоком вдохе внимание привлекло ноющее от боли нижнее ребро. Он закашлялся.

– Эй, друг, ты в порядке? – подавшись чуть вперед, растерянно спросил Ларри.

– Дай лучше обезболивающее, если есть, – хрипло ответил Аллан, засунув сигарету в переполненную пепельницу, из которой на стол выпадали окурки.

– Да пожалуйста, этого добра у меня навалом.