Тонкий лед

— Тогда мы постановим по-другому. И если он, будучи монахом, откажется владеть землей, рабами и властвовать над свободными поселенцами, пускай он решает, кому отойдут те земли. Мы же сделаем так, как велит древний закон. Пусть боги не думают, что мы хотим оскорбить их. — Бейнир уперся кулаками в стол. — Я так сказал. Так и будет.

ГЛАВА 11

Мейнарду показалось, что все это уже было: темный, местами закопченный потолок, запах лекарственных трав и светловолосая девушка у очага. Только сейчас Альвдис не помешивала в котелке горькую целебную смесь, а сидела на низкой скамье и вышивала пояс. Двигалась в умелых пальцах костяная игла, взблескивала в падавших из окна солнечных лучах дорогая золотая нить… Мейнард долго лежал, глядя на это, и чувствовал, как отступают кошмары, неохотно отпуская его из липких рук. Как хорошо проснуться.

Альвдис, наконец, заметила, что он не спит, отложила вышивание и встала.

— Мейнард, ты понимаешь меня?

— Ну, ты говоришь на том же языке, — усмехнулся он, чувствуя, что горло и губы сухие, — понимаю. Дай воды, госпожа.

Она молча поднесла ему кружку, и Мейнард напился. Вода отдавала снегом, и сейчас франк понял, почему за окнами так светло. Зима пришла.

В теле опять была слабость, но он знал, как справиться. Мейнард приподнялся, а потом сел, ощупав повязку на ноге. Похоже, рана неопасна, и за выздоровление снова благодарить нужно Альвдис.

— Спасибо, госпожа. Ты вновь вытащила меня с того света. Сколько я пролежал на этот раз?

— Восемь дней.

— Хм.

— Это какая-то болезнь, о которой я не знаю. — Альвдис поставила кружку и наклонилась, чтобы заглянуть Мейнарду в глаза, касаясь его легкими движениями, проверяя, все ли хорошо. — Многие знаю, а эту нет. И чем ее лечить, не ведаю. К тебе внутрь не пройти, мой дар тут бессилен. Потому я давала тебе сонные отвары, которые успокаивают. Вот они и помогли.

— Это не болезнь, — сказал Мейнард негромко, чувствуя дыхание девушки на своей коже. — Это… совесть.

— Совесть? — Альвдис отстранилась, и он тут же об этом пожалел. Так хорошо, когда она рядом, причем чем ближе, тем лучше.

— Когда-нибудь я тебе расскажу. Не теперь. А теперь мне нужно немного еды, и я постараюсь вновь обрести силы, как можно быстрее. Эгиль небось ругаться станет, что один из его работников снова так долго провалялся на лавке. Снег выпал, работы полно… — О произошедшем он решил не вспоминать и благодарен был девушке, что и она ни слова об этом не сказала.

— Эгиль тебя ругать не станет, больше никогда, — вдруг широко улыбнулась Альвдис.

— Что же так?

— Ты способен принимать гостей? — ответила она вопросом на вопрос.

— Да разве я конунг ваш, чтобы ещё принимать кого-то или нет! — усмехнулся Мейнард. — Если Сайф хочет меня видеть, пусть приходит.

Альвдис кивнула и вышла. Мейнард сел поудобнее, глядя на пламя в очаге, на брошенный девушкой недовышитый пояс.

Вот, он снова это сделал — то, чего клялся не повторять. Он позволил дару пробудиться, убил, и убил десятерых. Но теперь, после пробуждения, это не казалось таким уж безобразным. Во-первых, такой мерзавец, как Хродвальд, смерти заслуживал; во-вторых, страшно представить, как бы он поступил с Альвдис, если бы заполучил ее. Конечно, оставался другой выход — сдаться. Но Мейнард так не мог. Он поклялся, что не позволит причинить Альвдис вред, и не позволил.

Эти убитые — десятком больше, десятком меньше, для него уже значения не имеет. Годы в монастыре ничему не помогли, не очистили ни совесть, ни душу, и руки по-прежнему по локоть в крови. Да что там, он в этой крови плывет, словно в реке. Отчего не получается жить мирно? В монастыре он шесть лет провел, стараясь даже курицам шеи не сворачивать, и все равно не отыскал того, что нужно; здесь вроде бы начал отыскивать это, понимать, чувствовать — и сразу же себя запятнал. Хотя по воззрениям северян, он поступил правильно, насколько Мейнард успел их узнать. Здесь человек, умеющий держать меч, ценился гораздо больше тех, кто не умеет. Северяне помешаны на войне, все стремятся совершить побольше доблестных убийств, чтобы войти в Валгаллу, а не скитаться потом в тишине и скуке царства Хель. Как хорошо, что среди них почти не рождаются воины-маги; если бы рождались чаще, страшно представить, во чтобы превратились лежащие южнее земли. А так… Личная доблесть северян зачастую сильнее магии. Они грызут края щитов и приходят в священное состояние, как-то соприкасаются со своими богами, дающими им безграничную ярость битвы, переходящую в силу. Даже такой, как Мейнард, не сумел в монастыре убить всех воинов Бейнира; а ведь прежде…