Тоннель

А еще оставался мальчик из Газели — худой, лопоухий, в шлепанцах и спортивных штанах. Кем он приходился убитому, который лежал теперь у ворот сердитым лицом вверх, не укрытый ничем, было непонятно: сын? Племянник? Может, и просто земляк или ученик, даже у террористов бывают ученики, вот такие — с каплей под носом и оттопыренными ушами. Но теперь он, похоже, решил следовать за доктором, терпеливо пристроился неподалеку и выглядел так, словно идти ему некуда, и вроде как ждал от него, доктора, каких-то следующих указаний. И хотя ни за каких больше мальчиков, доктор отвечать точно уже не мог, не имел такого права, объяснить это юному Газелисту не получалось, потому что русского тот не понимал.

Словом, примерно без четверти десять измученный стоматолог почти уверился в том, что ничего другого не заслужил и сидеть тут придется вечно — на липком асфальте, прислонившись спиной к борту чужого Ниссана. И как всегда бывает в таких случаях, со стороны въезда тут же послышались шаги и голоса, и буквально спустя минуту выяснилось, что наказан он еще недостаточно.

— Доктор, вот вы где. Очень хорошо, — сказала большая женщина в синем. Снизу она казалась еще огромней. — Вставайте, пойдете с нами.

— Зачем? Там же нет никого, — ответил доктор и все-таки, кривясь от боли в спине, поднялся на ноги — не затем, чтобы выполнить приказ, а просто чтобы немного сократить разницу в росте. Он увидел уже и ружья, и хмурые мужские лица, но пугала его только женщина, у которой всегда получалось заставить его делать то, чего он не хотел. — Никуда я с вами не пойду, — сказал доктор, скрестил руки и зачем-то оглянулся на мальчика. Мальчишка-Газелист замер, как заяц в свете фар, и выглядел так, словно готов прямо с корточек упасть в обморок.

— Ну что это за глупости еще. Послушайте, нам нужна ваша помощь, — начала женщина из Майбаха и шагнула вперед, представляя при этом, как берет строптивого недомерка под локоть и в конце концов просто тащит последние четыреста метров или даже несет. Да, несет под мышкой до самой двери, и как он машет слабыми ручками и пищит.

Доктор побледнел и отступил, потому что представил вдруг то же самое очень ясно и почувствовал даже, как хрустят его ребра. Голос у женщины в синем звучал устало и ласково, и слова она вроде тоже говорила нормальные, но глаза у нее были безумные. Белые, с крошечными зрачками, как если бы она сошла с ума, а никто пока просто этого не заметил, даже собственное ее мини-войско.

— Я с вами не пойду, — повторил он громче, стыдясь и своего глупого страха, и глупого мальчика в резиновых тапках. И глупого своего, бессмысленного и запоздалого протеста. — Не имеете права! Оставьте меня в покое!

Лицо ее переменилось, и гнев проступил наружу; в каком-то смысле так было лучше, по крайней мере глаза и лицо теперь выражали одно и то же, но он по-прежнему не знал, что делать, если она в самом деле схватит его — как тогда, у автобуса. Или натравит своего Азазелло в казенной пиджачной паре.

— Вы врач, — говорила тем временем женщина в синем. — Это ваша обязанность, между прочим. Вы что, отказываетесь помочь?

— Так, ну короче, Склифосовский, — скучно сказал Азазелло, протянул скучную бледную руку, положил доктору между лопаток и толкнул. Несильно и почти не глядя, как толкают сквозящую форточку или бильярдный шар по столу, но спина у доктора сразу онемела и перестала болеть.

И тут дверь Ниссана Кашкай распахнулась, и в проходе появился его седой горбоносый владелец. Мальчик-Газелист, получивший белой дверью по затылку, очнулся и то ли отполз, то ли перекатился в сторону и снова замер там, потому что немолодой визит-профессор был страшен. Не как остальные, а по-настоящему, первобытно страшен. Льняная рубашка спереди вся у него была испачкана кровью, и роста он был могучего, даже выше огромной чиновницы, но дело было не в этом. А в чем, доктор понять не успел, он съежился при виде этого оголенного гнева, как съежилась — пускай на секунду — и уверенная женщина в синем костюме, и даже ее карманный убийца с пластмассовым личиком.

— Если вы сию минуту, сейчас же не уйдете отсюда, я убью вас, — сказал седой визит-профессор поверх голов, и неясно было, кого он имеет в виду — только чиновницу с ее карательным отрядом или всех, и доктора тоже.

— Да чего их упрашивать, не хотят, и не надо! — сказала худенькая девочка в джинсах, которую доктор поначалу не заметил и которой здесь точно было не место. Выглядела она не старше профессорских дочек и смотрела на доктора так, словно он действительно был виноват, и теперь еще больше, чем прежде.

Женщина из Майбаха увидела на профессорской рубашке присохшую фасолину с бурым томатным бочком, и во рту у нее стало кисло, а лампы над головой задрожали и расплылись. Что-то с ней все-таки было не так. Не хватало сейчас только хлопнуться в обморок, в десяти минутах от двери. Крошку-доктора можно было скрутить. Нужно было скрутить и тащить силой, но еще нужнее было ей наконец добраться до двери, подышать и остыть. Не откладывая, как можно скорее.