Топология насилия. Критика общества позитивности позднего модерна

10 Жирар упрекает Платона за то, что тот просмотрел подлинную причину запрета на мимезис в примитивных культурах: «Платон с опаской относится к деятельности художника, потому что такая деятельность есть форма мимезиса, а не наоборот. Он разделяет с примитивными народами страх перед мимезисом, <…> но он не отдает себе отчет в этой фобии <…>. Он нигде не возводит конфликтное поведение к миметическому присвоению, то есть к объекту, который оба миметических соперника пытаются друг у друга вырвать, поскольку и тот и другой воспринимают его как желанный» (Das Ende der Gewalt, a. a. O., S. 26f). Жираровская критика Платона абсолютно беспредметна. Он совершенно упускает метафизическую мотивацию платоновской критики мимезиса. Мимезис у Платона потому находится под запретом, что он является простым изображением идеи, то есть представляет собой нехватку бытия. Вместе с тем миметическое поведение является предосудительным, потому что оно представляет опасность для тождества, ведь подражающее все время преобразуется, стремясь стать тем, чему оно подражает. Оно никогда не остается тождественным самому себе. По Платону, такое многообразие является предосудительным, ведь благо является «единообразным» (monoeides). Платоновский запрет на мимезис является в конечном счете запретом на преображение. Он соответствует метафизическому принуждению к тождеству.

11 Другие примеры ритуального убийства см. в Walter Burkert, Homo Necans, Interpretationen altgriechischer Opferriten und Mythen, Berlin, 1972. Auch Burkert ist der Ansicht, dass man tötet, um den Tod zu bewältigen.

12 René Girard, Das Heilige und die Gewalt, Düsseldorf, 1994, S. 215 [Жирар Р. Насилие и священное. М.: НЛО, 2010. С. 30].

13 Ebd., S. 19 [Там же. С. 16].

14 Vgl. ebd., S. 34: «”Хитрое” использование некоторых свойств насилия – в частности его способность смещаться с одного объекта на другой – скрыто за косной оболочкой ритуального жертвоприношения» [Там же. С. 30].

15 Vgl. ebd., S. 454: «Религия – это в первую очередь снятие огромной преграды, которую насилие ставит созданию любого человеческого общества». [Ср. цит. выше. С. 409].

16 Для Гегеля жертва является чем-то совершенно иным, нежели профилактическим средством против насилия, которое возникло якобы из страха перед уничтожением общественного порядка. Он определяет ее как «радостную деятельность». Соответственно, конечный субъект отказывается от всего, присущего лично ему, в пользу абсолютного. Жертва есть «утверждение, что я не имею ничего присущего лично мне, но отказываюсь от него, мысля себя в отношении с абсолютным» (Hegel, Vorlesungen über die Philosophie der Religion I, Werke in zwanzig Bänden, hrsg. von E. Moldenhauer und K. M. Michel, Frankfurt a. M., 1970, Bd. 16, S. 225 [Гегель Г. В. Ф. Лекции по философии религии // Гегель Г. В. Ф. Философия религии. В 2 т. М.: Мысль, 1975. Т. 1. С. 390]).

17 Friedrich Nietzsche, Der Antichrist, Kritische Gesamtausgabe, Abt. VI, Bd. 3, S. 180f. [Ницше Ф. Антихрист // Ницше Ф. Соч.: в 2 т. М.: Мысль, 1996. Т. 2. С. 642].

18 Иммунологически пассивное поведение состоит в том, что общество выписывает самому себе насилие в ослабленной форме, чтобы привить иммунитет к нему. Ср. с «Das Heilige und die Gewalt», a. a. O., S. 426: «А что сказать о современных процедурах иммунизации и вакцинации? <…> Суть медицинского вмешательства в том, чтобы привить “чуть-чуть” болезни, в точности как ритуалы впрыскивают “чуть-чуть” насилия в социальное тело, чтобы повысить его сопротивляемость. От количества и точности аналогий голова идет кругом» [Жирар Р. Насилие и священное. М.: НЛО, 2010. С. 383].

19 E. S. Craighill Handy, Polynesian Religion, Honolulu, 1927, S. 31, zitiert in: Elias Canetti, Masse und Macht, S. 287f. Баудлер возводит архаическое смертоносное насилие к стремлению приобрести статус «хищного животного», перестав быть в статусе «добычи». Стремление к статусу хищника не свойственно капиталистической экономии маны. Vgl. G. Baudler, Ursünde Gewalt. Das Ringen um Gewaltfreiheit, Düsseldorf, 2001.

20 Pierre Clastres, Archäologie der Gewalt, Berlin, 2008, S. 28.

21 Король и сам находится в руках высших сил, которым он подчинен: «Король правит, когда луна сияет в полнолуние; с убыванием луны он вновь отступает в тень. Но когда подходит к концу многолетний цикл, а звезды гибнут, чтобы позднее возродиться вновь, тогда жрецы душат короля и его супругу в шахтах горного рудника. Когда луна снова растет, на трон восходит новый правитель» (W. Binde, Tabu. Die magische Welt und Wir, Bern, 1954, S. 76f). Король в архаических обществах совсем не похож на всемогущего правителя: «Он живет впотьмах, в хижине; увидеть солнце или луну для него равносильно смерти. По свидетельствам, собранным в устье Конго, король привязан к своему трону, на котором он по ночам спит в сидячем положении. Король правит и находится при этом в оковах, он умирает по законам всемогущества, которые имеют свой срок» (ebd., S. 77).