Топор Ларны

– «В день совета хранителей бассейнов мы все будем в столице, это точно. – Прочёл Ким. – Ждите от полудня в бухте. Как бы ни сложилось, найдём способ вас оповестить о том, хороши ли наши дела. Если Шром будет слаб и ранен изрядно, его придется сразу отсылать вниз, к тому тоже будьте готовы».

Ким глянул на меня с новым сочувствием. Виновато улыбнулся.

– А первый текст был поинтереснее, – теперь во взгляде этого нахального зайца ехидство даже и не пряталось…

И вот мы ждем.

Город закрыт, никто нас и не думает пропускать в его внутренние каналы. И сообщений нам никто не шлёт, хотя полдень уже греет макушку в полную силу. Так тяжело на душе. Так мутно и больно! Темно. Словно это я на дно ухожу, словно мой свет меркнет.

Когда Юта рассмотрел галеру Ларны, он подал нам знак тихо и без радости. Стало ещё горше, хорошего и ждать сделалось бесполезно.

Шрома я опознала сразу, хотя страшно было дозволить себе верить, что серая, залитая пеной коросты, масса разбитого панциря и спутанных раздавленных лап – это и есть он, лучший из всех выров… а может, и людей тоже. Малёк сел на палубу и горе принял молча. Хол с отчаянием молодого выра запищал, снова сбив голос на детский, хотя он уже велик: «Шром лучше всех», «Кланду конец»… Но в его суетливом самоуспокоении не было и тени правды. Он тоже глядел на Шрома и боялся, совсем как я.

– Кимочка, как же мы его туда, вниз, одного? – всхлипнула я. – Пропадёт! Я так славно придумала. Вместе цену за пояс его оплатить.

– Что можно, уже оплачено, – тихо отозвался Ким. – Не всё удается сделать вместе. Многое важное и люди, и выры, совершают в одиночку. Меняются они точно – сами… своей силой. Внутри каждого из нас скрытой. Теперь пришло время меняться для Шрома. Ставь парус, Юта. Хол, вспоминай, где древние лоции обозначают настоящую глубину. Нельзя ему уйти в донную нишу и там, в западне, оказаться окруженным со всех сторон мелководьем, где желтой смертью вода отравлена.

– Там разлом донный, – сразу отозвался наш лоцман, обретя полезное дело. Убежал на нос галеры и выставил усы, точно показывая курс.

Скоро к нам на палубу выбрался столичный лоцман, пожилой солидный выр, сразу ушёл к Холу, советоваться и избирать самое надёжное место для погружения. Я сидела, опираясь о плечо Малька. И было мне плохо, потому что я всё это затеяла. Я пояс сшила… Моя плата за его силу – эта вот боль и невозможность ничего повторно изменить в чужой судьбе. А ведь я и Киму поясок дарила, и тому же Ларне! Легко дарила, с улыбкой, потому пустоголовая, и не понимаю, с какой я властью нитками своими связана. И как бережно той властью следует распоряжаться. Моя цена за поясок – эта вот взрослость… Ким сел рядом, обнял за плечи и улыбнулся.

– Не смей хвост поджимать! – строго велел он, повторяя присказку Ларны. – Умнеть – умней, силе своей цену знай, а вот души не жалей и страха не копи. Не та монета – страх, чтобы ею кошель набивать. У Ларны вон учись. Он не дешевле Шрома расплатился! Думаешь, легко выродёру к вырам в грот сунуться?

– Ох…

– То-то, – подмигнул мой умный брат. – Он оставлял тебе весть – не знал, выживет ли, а пугать не хотел. Не со зла он так коротко написал, понимаешь? Берег тебя. Ох, Тинка, как ещё мне за мои сказочки плату придётся внести – ума не приложу! Заварил я кашу, разрешил тебе в мир вернуться. Все его законы теперь по швам трещат, все как есть новым кроем будут перекраиваться. А я и прежние знаю худо, и как новые верно собрать – не ведаю.

Вот и нашлось мне дело: брата утешать. На весь день занятие.

Галера наша двигалась ходко, на веслах народ отдыха не просил и налегал с усердием. Даже с некоторой веселостью. Еще бы, большие боевые выровы корабли стали отставать всё сильнее, тант – он душу из человека вынимает, а что за работа без души? Выры всполошились, даже смех нас разобрал. Кровь глубинная в них всколыхнулась, по двое – по трое стали за борт прыгать и канаты натягивать, увеличивая ход. Думается мне, впервые в жизни эти выры тянули галеры – и было им интересно. Гораздо интереснее, чем стоять на носу в нелепой позе угрозы и сохнуть… посреди моря.

Ветер взялся и задул низом, резко и недобро. Наотмашь ударит по парусу – и сгинет, снова хлестнет – и затаится, словно тать. Юта приказал бросить канаты и вместе с пожилым лоцманом ушёл в воду, чтобы выравнивать наше движение. Хол снова указывал курс один. Делал это уверенно и усом не дрожал, я как-то сразу угадала: мы уже близко от настоящих глубин.

Небо нахмурилось, словно и ему Шром родня, и ему больно прощаться. Море помрачнело, посуровело. Серое сделалось с прозеленью буроватой, словно все оно – вырья кровь… Солнце спустилось ниже, выглянуло из-за края облаков, в узкую щель, блики положило предзакатные.

Хол сложил усы и отвернулся от воды.

– Тут можно, – серьезно сказал он. – Надёжное место. Очень даже бездонное, да. Сам бы нырнул с дядькой. Славно здесь, течение ровное и сильное тянет к югу, мимо скал. Донное оно, вниз тёплую воду влечёт.

Ким кивнул и нахмурился, глянул на меня. На Хола. Снова на меня.