Одно сомнения не вызывает — ночью, во время пирования, он князя не к мёду посадил, а в башенный подвал. Наверно, победители немало выпили за здравие короля Ливонии. Князю оставалось скрежетать зубами и клясться посчитаться с Генрихом «за контемпт и луп», то есть за бесчестье и грабёж. В высокое оконце, забранное решёткой без слюды, свободно тёк рассветный ветерок с кисловатыми запахами замкового двора. Перебивавшее его сырое дыхание Гауи было слаще пивного сусла... Князь помнил тропку вдоль ручья к песчаным плёсам, а дальше — на дорогу в замок Трикат. Боусман не знал о потайных воротцах.
Побег остался бы пустым мечтанием, если бы утром, холодным и похмельным, сонные вольмарские сторожа не увидели бесчисленных — так показалось — войск на Венденской дороге. То подходили конные сотни и стрелецкий полк Бельского и Черемисинова.
Боусман оказался в более трудном положении, чем Полубенский. Долг коменданта призывал его в Венден. Пленник и его казна требовали особого присмотра, их тоже следовало доставить Магнусу. Оборонять разбитые ворота Вольмара со ста семьюдесятью гофлейтами против нескольких тысяч русских — занятие сомнительное. В конце концов, за Вольмар отвечал теперь Юрген Вальке, присягнувший королю Магнусу. А русские разъезды отсекли дороги, ведущие на юг и запад...
6
Переправившись по наплавному мосту через Гаую и вытащив тяжёлые пищали — «Девок», «Ястреба» и «Чеглика» — на пологий берег перед воротами бурга, Остафий и Иван Пушкины разместили их на расстоянии полёта пули от городской стены. Прежде чем подобраться к воротам Вольмарского замка, русским предстояло ворваться в бург, или, как называли военные розмыслы, острог.
Известия о князе Полубенском менялись с каждым часом. Монастырёв и Соколинский уже томились и вздрагивали, когда дети боярские волокли к ним очередного выходца из Вольмара. Убегали оттуда многие, зная, что ожидает жителей в случае удачного приступа... Большинство немцев и латышей сходилось на том, что Полубенский таинственно исчез из замка утром двадцать девятого августа. В наказе государя было велено ради его поимки снять с Вольмара осаду. Бельский и Черемисинов на это не решились, предоставив Монастырёву с сотней детей боярских рыскать по треугольнику дорог меж Вольмаром, Венденом и Трикатом. Сами они готовили приступ.
Юргену Вальке было отправлено письмо с требованием отворить ворота. Тем более что Магнус, союзник и наместник государя, не имел права запираться от русских воевод. Вальке невразумительно ответил, что король Магнус город взял силой, а потому он, Вальке, ворота не отворит. Бельский и Пушкины велели заседлать коней и поехали осматривать стены. Их сопровождало несколько сотен детей боярских.
Зрелище получилось страшноватое для горожан: дети боярские, гремя и звеня всем, что было навешано на них и на конях, носились под самыми стенами, показывая немцам вертлявую татарскую посадку. Звенели бубенцы у седел, гудели маленькие набаты у левого колена, звякали разные подвески на сапогах и шпорах, уже входивших в моду, посвистывали стрелы. Вдруг всадники пускали меринов в бешеный, пыльный галоп и осаживали, растекаясь вдоль стены, благо полого падавшая на запад равнина давала простор для игрищ. Под августовским солнцем жадно сверкали сабли, горело золотое шитьё ферязей, натянутых поверх кольчуг. Кто побогаче, фастались зерцалами и латами, начищенными, как тазы у доброй хозяйки. Синие, фиолетовые и жёлтые приволоки-плащи, будто выбиваемый ковёр, слитно стекали по склону низины. Щиты у воевод и знатных людей, обычно алые и чёрные, были украшены крестами и орлами, а шишаки на шлемах выглядели рогами невиданных зверей из книжек о дальних странах... У Вальке после ухода Боусмана осталось полтораста гофлейтов и сотни две бюргеров, согласных драться с русскими. Остальные, насмотревшись на московитов со стены, попрятались в домах.
Царь будто чувствовал, что Бельский рвётся в бой. Вечером двадцать девятого августа он послал ему новый наказ: «А будет король и немцы стоять в Володимерце, и Богдан бы и Деменша промышляли над ними боем, а того бы поберегли, чтоб короля не убить». Бельский и Черемисинов ответили, что Магнус — в Вендене и, по последним сведениям, Полубенского тоже увезли туда. «А немцы город не отворяют...»
Стрельцы и посошные поволоклись в ближайший лес, делать лестницы. Два дня испуганные вольмарцы слушали гробовой стук топоров и редкие, прицельные выстрелы из «Девок». В ту странную войну пушкари немного потратили зелья, скучали без наград за меткость. Они надеялись, что наконец удастся пострелять.