K вечеру, когда майор Пузырев отбыл в часть, все, кроме дежурной смены, собрались в кухонном домике. Не хватало ещё только Вангога, отправленного утром на работу в морпорт Тикси.
Майор Пузырев наказал вечного залетчика Вангога и наградил его паскудным дембельским аккордом – продал в рабство военным строителям. Теперь несколько оставшихся до дембеля недель несчастный Вангог каждое утро выезжал на попутке в порт Тикси и каждый вечер возвращался пьяный и страшно довольный жизнью. Предполагалось, что он там работает.
За длинным, покрытым прочным слоистым пластиком столом уселись Бес, Сизый, помазок с чубчиком по кличке Чебурген, наша троица и еще двое незнакомых нам гусей, переведенных вчера на Первую Площадку из другой части. Звали их Станиславский и Царь Додон.
В Техздании двое опытных помазков Хилый и Блюм закрывали вдвоем три боевых поста.
Посреди стола царствовала гигантская сковорода паровозного чугуна и такой же тяжести. Груда жареной картошки с тушенкой дымящимся вулканом прижимала ее к столу. Изысканный салат из соленых огурцов и сырого лука благоухал райским садом.
Видно было, что Толстый постарался на славу. Он не мог усидеть на месте, поминутно вскакивал, переставлял миски, перекладывал ложки, предлагал посолить и поперчить, в общем, создавал уют.
Бес водрузил на стол большой красный огнетушитель.
– Шампанское «Тундра» – объявил он, свинчивая осторожно пробку.
Огнетушитель злобно зашипел, словно тысяча злых котов и испустил аромат свежей браги.
Первым делом Бес и Сизый отправили с Толстым в Техздание долю Хилого и Блюма. Отложили порцию для Вангога.
Затем Сизый, подняв кружку браги, произнес короткий стихотворный спич.
– Служите, гуси, как мы служили. А мы служили, не тужили.
И немедленно выпил.
Банкет начался.
Мы принялись таскать горячую картошку прямо со сковороды, время от времени остужая ее бражкой. Тосты были довольно однообразны и прославляли в основном воинов Первой Площадки.
Хмель начал согревать нас, и мир вокруг заметно потеплел и окрасился в нечто розовое, помимо вечного хаки.
Мы познакомились с прибывшими вчера гусями.
Царь Додон, низенький, раскосый, с непроницаемым лицом юного Будды, оказался представителем маленькой, но гордой северной народности и специалистом по засолке рыбы и установке песцовых капканов.
Станиславский, юноша бледный со взором горящим, был настоящим театральным режиссером. Призванный в армию в день получения диплома, он не успел еще потрясти мир искусства ни одной постановкой, но исполнил главную роль Маугли в выпускном спектакле.
Додон и Станиславский познакомились вчера, прибыв на Площадку, и с тех пор не могли наговориться. У них явно имелось, что поведать друг другу. Это было похоже на диалог жителя Венеры с обитателем Марса, если бы, конечно, судьба забросила их на Землю.
– Я в школе-интернате в телевизоре Большой театр видал, Москву видал, Брежнева, Андропова, Пугачеву, всех видал, – говорил Додон, – а ты что видал?
– По телевизору и я все видел, – отвечал Станиславский, – и оленя, и тюленя, и пургу.
– Нет, – подумав, сообщил Додон, – пургу в телевизоре видеть нельзя. Пургу только понять можно…
– Эй, Станиславский, изобрази что-нибудь, – попросил Бес, которого начал утомлять процесс конвергенции двух культур.
Уговаривать Станиславского не пришлось.
Он вскочил на лавку, глаза его сверкнули каким-то животным блеском. В правой руке вспыхнул бледным серебристым огоньком кухонный нож. Станиславский описал клинком изящный полукруг и закричал:
– Мы с тобой одной крови, ты и я! Где ты, Багира?
Мы захлопали, а Чебурген крикнул: «Браво!».
Воодушевленный Станиславский продолжил:
– Я принес Огненный Цветок! Где вы, братья-волки? Где ты, старый Балу?
– Я здесь, – раздался снаружи хриплый голос.
Балу говорил откуда-то снаружи. Мы повернулись в сторону звука. В форточке маячила довольная физиономия вечно пьяного Вангога.
– Я-то здесь, а вы, я смотрю, пьете тут, суки, без меня…
– Что случилось? – удивился Сизый.
…А случилось вот что…
Вангог, отправленный на работу в порт Тикси, прибыл к военным строителям вовремя. Опохмелившись со стройбатовцами, принялся работать с огоньком на разгрузке склада. Менее чем через час украл ящик сгущенки и самовольно покинул место работы. При попытке загнать сгущенку гражданскому населению, познакомился с Зиной, женой мичмана.
Мичман же, очень кстати, находился в служебной командировке, и Вангог был приглашен Зиной к ней домой для рисования ее портрета.
До портрета дело видимо не дошло, поскольку Вангог и Зина распили совместно две бутылки портвейна и вследствие этого вступили в неуставные взаимоотношения. После чего Вангог постеснялся будить Зину. Рисовать же ее спящей «ню» не счел возможным. Как джентльмен, ушел по-английски, прихватив на память три бутылки водки из мичмановского холодильника.