А вскоре по городку пошли слухи о том, что мальчишка у пастухов задирист и зол. Драки случались постоянно, и каждый раз Василь колотил своих друзей. Было ему около девяти лет, когда случилась беда. Пошел он со своим названым братом Лесем к реке рыбу удить. Потом рассказывали, что привязались к ним мальчишки, стали дразниться, обзывали Василя неродным сыном. Мол, принесла его черная корова в проклятый год, потому он так непохож на своего отца. Василь и правда был черноволосым, смуглым, высоким. Лишь глаза – голубые и ясные, как небо в солнечный день. Глаза моей Дануси. А в семье пастуха все были рыжими, и Василь сильно от них отличался. Сразу виден был кукушонок, закинутый в гнездо обычного воробья.
Василь подрался со своими обидчиками, те толкнули его, и он упал в реку. А потом столкнули и Леся. Было это по весне, когда снега только сошли с полей, и вода в реке оказалась холодной и бурной. Василь выплыл, а Лесь утонул. Отец Леся, пастух Вивчар, обвинил во всем приемного сына. Отвел его к святому отцу в новую церковь Всех Святых и оставил там.
– Проклятый ребенок, – сказал он. – Только зло приносит в дом. Из-за него погиб мой единственный сын. Пусть живет себе с Богом, как хочет. А если что, явится его отец и заберет. Только отец его – дьявол. От дьявола зачала Данута и потому умерла.
О том, что Василь – сын дьявола, стали говорить не только в городке, но и в селах, что лежали рядом. Люди стали чураться хлопца, обходить стороной и плевать при встрече. Все в городе считали Василя порченым. Детям запрещали играть с ним, и Василь с утра до ночи должен был работать в огороде при церкви, полоть, поливать. Он пас гусей на холмах около леса, и я не осмеливался приближаться к нему, но, зная, где он обычно бывает со своими гусями, всегда оставлял для него хлеб и сало.
В это время я и еще трое моих товарищей получили от отца Теодора серебряные крестики, способные сдержать нечистую силу. Отец Теодор долго молился над этими крестиками. Я попросил у него еще один крестик. Сказал, что надо сдержать злую силу, рвущуюся наружу. И тогда отец Теодор дал мне второй крестик.
Один мой крестик был с прозрачным камнем, алмазом. Второй – с рубином. Вот так в нашей семье оказалось два серебряных крестика.
Я надеялся, что крестик отца Теодора удержит Василя Вивчара от греха.
Но вышло иначе, сын мой. Ничто не смогло сдержать того проклятия, которое пришло в мир с рождением Василя, сына Юрека Луши.
Мирослава стояла и смотрела вслед уходящему Марьяну. Глаза влажные, волосы мокрые, одежда выпачкана в саже. Тоненькая фигурка в сером предрассветном сумраке, живая и невредимая. Им ведь обоим удалось выбраться из засады, устроенной Даниилом Совинским.
Опасность была совсем близко, и смерть чуть не схватила их обоих и не утянула в свой подземный мрак. Матвей помнил глаза Того, кто выполняет желания, полные нечеловеческой ненависти. Когда Мирослава кинулась к нему, он чуть не умер от ужаса, понимая, что Марьян пронзит девушку мечом, как соломенное чучело. Что бы он стал делать, если бы Мирослава погибла?
Как бы он жил без нее?
Ночь оказалась полна потерь и поражений. Михайло Кобзарь погиб. Его сыновья серьезно ранены. В лесу, у могил братьев Луш, образовалась выжженная брешь, и после всех усилий ничего на самом деле не изменилось. Тот, кто выполняет желания, убил намеченных жертв – братья Андрей и Назар мертвы.
Матвей практически не знал их. Они всегда были в кланах, чья-то дальняя родня, незаметные слуги, выполняющие черную работу. Что-то вроде чистильщиков, которыми когда-то были Марьян и Михаил. Андрей и Назар провинились перед Совинским, и тот решил их убрать. Принести в жертву Желанной. А если их записала Дарина Рыбалко, то, вполне возможно, кто-то из парней был отцом незапланированного ребенка. Ведь Дарина была беременна.
– О чем думаешь? – спросила Мирослава, поворачиваясь.
– Ни о чем. Пустота какая-то в голове, – проговорил Матвей.
– Тогда пошли домой.
– Что будешь делать?
– В душ, потом в аптеку и к Марьяну.
– Зачем? – дернулся Матвей. – Он опасен.
– Ему нужна помощь. Сам он свои обожженные ладони не обработает.
– Обратится к отцу. У него отец – врач, не забывай.
Мирослава сжала губы и с решительным видом взялась вызывать такси. Значит, сделает по-своему. Надо бы проконтролировать, убедиться, что с ней все в порядке.
Снежана ждала его на кухне. Сидела за столом – волосы распущенные, глаза измученные, руки крепко сцеплены. Напряженная, как натянутая струна.
– Все хорошо? – сразу же спросил Матвей, едва переступил порог кухни.
– А у тебя? Ты в крови. Ты ранен?
– Ерунда. Это не моя кровь. Думаю, что не моя. Просто хочу помыться… – проговорил Матвей, останавливаясь посреди кухни и чувствуя, как пустота внутри разрастается до размеров огромной ямы.
Снежана вдруг встала и молча обняла его. Руки девчонки обвились вокруг шеи, пушистые волосы коснулись щеки, и девчоночий голос зашептал горячо и быстро:
– Теперь ты дома, и все уже позади. Хочешь, я сварю тебе кофе, как ты любишь?
– Хочу… – пробормотал Матвей, обнимая Снежану. – Хочу, чтобы ты сварила кофе.