Товарищ гвардии король

 Опа, та опа, тупофая ократа, Дьефка люпит Римский Папа,Так ему и ната!

Шмульке продолжил:

Эх, где-то бродит толстый дуче.Убегает, подлый гад.Мы его не будем мучить, Но порвём фашистский зад.

— Абрам, — фон Такс строго посмотрел на баяниста, — что за гнусности? Нас могут неправильно понять.

Рубинштейн молча пожал плечами, не переставая играть. Он, мол, ни при чём, вокс попули, так сказать… А хор грянул новый припев:

Опа, та опа, тупофая ократа,Туче пусть себя полюпит,Дьефка тут не ната!

Идиллическая картина привала была прервана самолётом. Разведчик Potez-39, в профиль похожий на беременного карася, свалился с неба прямо на поляну, по краям которой стояли замаскированные танки. На его крыльях и фюзеляже гордо сияли золотые треуголки Корсиканского королевства. Пилот выскочил из кабины и побежал к командирской машине, издалека опознав в фон Таксе старшего.

— А чего он не с нашими эмблемами? — удивился Абрам. — Собьют же нафиг.

— Нет, не собьют, — пояснил король. — Величко предупредил своих орлов, что оба корсиканских самолёта будут летать со своими опознавательными знаками.

— Оба?

— Ну да. Остальные прикрывают высадку на Сицилию и Сардинию эфиопского десанта. Сам Негус командует, не хрен собачий.

— И всё равно… Треуголки эти…

— Тебе что, жалко? Тем более граф купил самолёты за свой счёт. Теперь по чётным на разведчике летает, а по нечётным — истребитель. И неплохой, между прочим. Я наградные листы читал — двух макаронников завалил и полтора австрийца.

— Это как, Ваше Величество?

— Их этажерки по половинному тарифу оплачиваются.

Пилот, придерживая путающуюся в ногах планшетку, подбежал к танку.

— Monsieur le colonel! — отчаянно грассируя и размахивая свободной рукой закричал он. — Il y a beacoup de tanks de l’adversaire et le battalion des soldat sortent a l’arrier de notre armee.

— Ну наконец-то мы их поймали, — радостно потёр ладони Рубинштейн и не глядя бросил в открытый люк башни жалобно всхлипнувший баян. И попал, судя по эмоциональному возгласу радиста.

Фон Такс поднялся на ноги:

— К бою, воины Баварии! Танки коварного противника обходят нас с фланга!

— Какая неосторожность с их стороны, — улыбнулся Абрам. — Я таки напишу "Спасибо" на надгробной плите господина Муссолини. Кто-нибудь подарит мне карандаш?

— Monsieur le pilot, — повернулся фон Такс к лётчику, — quand ils se nous approcheront? Et comment votr nom?

— Dans cinq minutes. Antoine de Saint-Exupery, monsieur colonel!

— Так близко? У нас пять минут. По машинам! Антуан, прыгайте сюда.

Командирский танк, единственный не замаскированный, попятился кормой в редкий лес и застыл, выставив стомиллиметровую пушку из помятых кустов. В башне стало тесно, хотя угловатый лягушатник много места не занимал. Только жестикулировал, опасаясь за оставленный самолёт.

— Да чёрт с ним, — успокаивал лётчика король. — Я тебе другой куплю, ещё лучше. Или у товарища Сталина новый выпрошу. Не жадничай, Антоша. А этот пусть приманкой побудет. Вот, видишь, как припустили?

Показавшиеся из-за поворота танки противника, увидев вожделенную добычу, действительно увеличили скорость, хотя и до этого стремительно летели на двадцати километрах в час. Грозным клином тридцать новейших Fiat L6/36 шли на захват ценного трофея, первого с начала войны, и напоминали непобедимые легионы Римской Империи. Зловеще смотрели вперёд толстые стволы двадцатимиллиметровых пушек, мощная двадцатимиллиметровая броня надёжно укрывала экипаж из двух танкистов… Берсальеры в чёрной форме катили на велосипедах к славе и победе, глотая пыль и обильно потея. И ничто не могло остановить их неудержимый натиск.

— Где же мы их хоронить-то будем? — ефрейтор Шмульке бережно погладил крупнокалиберный "ворошиловский" пулемет.

— Ай, не переживай, Ваня, — отозвался Рубинштейн. — Если таки ты решишь проявить гнилую либеральную филантропию, так и быть, могу совсем недорого продать свою лопату.

— Заткнитесь оба, — попросил фон Такс негромким голосом. А потом крикнул: — Огонь!

Пушка рявкнула, и под звон выброшенной гильзы послышалось удивлённое восклицание мехвода:

— Ачоа?

— А ничо! — огрызнулся король. — Какого хрена бронебойный зарядили?

— Так танки же, Ваше Величество, — оправдывался Шмульке.

— Осколочным!

Дело пошло лучше, а когда к пушкам присоединились пулемёты, то и совсем хорошо. Пули величиной с сосиску легко брали лобовую броню итальянских танков и разносили в клочья экипажи, в отличии от болванок, пролетавших насквозь три-четыре машины. Через несколько минут от "Фиатов" остались не очень аккуратные кучи металла, взрывающиеся, когда огонь добирался до боекомплекта.

— Как по воробьям стреляем, — ворчал себе под нос Рубинштейн, направляя СМ-1К на разбегающуюся пехоту, бросившую велосипеды.

— Абрам, давай без фанатизма, — попросил Шмульке в промежутках между очередями. — Мне потом гусеницы отмывать.