— Да, действительно, — согласился Лаврентий Павлович. — На чем я остановился? А, вспомнил. Так вот, русские люди пьют от своего большого благочестия. Кстати, товарищ Чкалов, не задерживайте стакан. Именно из стремления к чести и благу пьём эту гадость.
— Да? — удивился Валерий Павлович. — Нам раньше только о страхе Божьем рассказывали.
— Это будущие троцкисты уже тогда вредили, — Берия поправил пенсне. — Какой страх? Бога не нужно бояться. Вот вы его боитесь? Что же плохого сделал вам Господь? Нет уж, помолчите, а то опять… Его даже любить не обязательно.
— Постойте, а кого же тогда?
— Как это кого? Любите жену, детей, родителей. Родину любите. Мало? Так какого же хрена ещё надо? Кошку с собакой заведите, канарейку. Скажу вам честно, Валерий Павлович… Не нужно его бояться или любить — он помощи нашей ждёт.
— Сложно всё это, товарищ генерал-майор.
— Ничего подобного. Просто оставайтесь человеком. И достаточно. На первое время достаточно.
— А потом?
Берия кивком поблагодарил Бадму Долбаева, передавшего ему стакан, и ответил:
— И потом тоже.
Что-то Лаврентия Павловича в теологию потянуло. Дело, конечно, полезное и нужное, не зря же богословие ввели в обязательную программу для слушателей академии имени Фрунзе, а количество военно-духовных семинарий за последнее время увеличилось втрое. Но говорить об этом не место и не время. По моему мнению. Разумеется, у товарища Берии могут быть свои взгляды на столь важный вопрос. Да, скорее всего, и есть. И я их уважаю — Лаврентия Павловича и его взгляды.
Несмотря на тяжёлую судьбу, предательство тех, кому верил, вываленную на могилу грязь, он сохранил главное — любовь. Смотрю и удивляюсь — в Лаврентии нет ненависти, нет этого перегноя страха. Отненавидел и отбоялся… Да и был ли он, тот страх?
Ладно, лирика всё это. Важнее то, что с ним я за спину спокоен. А если Палыч с Израилом в паре, так вообще несокрушимая мощь. И пожнут, и посеют, и вспашут. Несмотря на кажущиеся различия и постоянные споры, убьют любого, кто усомнится в их миролюбии. И всё с любовью и всепрощающей улыбкой.
— Вот объясни, товарищ Берия, что ты понимаешь под благочестием? — требовательно спросил Раевский. — И как оно согласуется с водкой? Читал, помнится, одну версию. Так там питие оправдывается большой набожностью. Дескать, из-за многочисленных постных дней русские люди вынуждены есть пищу грубую и тяжёлую для желудка, а водка весьма способствует пищеварению.
— Как вариант, — согласился Лаврентий Павлович. — Даже не вариант, а вывод на основе практики. Приемлемо как одно из объяснений. Но на самом деле немного не так. Водка, в разумных пределах, естественно, обеззараживает организм и душу от мелких бесов и прочей нечисти. К сожалению, как и всякое лекарство, в больших дозах она становится ядом. Бесы, конечно, вымирают, но не столько от лечебного эффекта, сколько от голода, потому что убитая передозировкой душа в пищу им уже не годится.
— Постой, — перебил Раевский, — по-твоему, алкаши являются самыми безгрешными людьми на земле?
— Я разве так сказал? Наоборот, наличие души и является определяющим человека признаком. А при её потере… Труп, ходячий, но труп.
Впечатлённый новой информацией Рубинштейн с опаской посмотрел на протянутый ему стакан.
— Не бойся, Абрам, мы же в меру, — ободрил Изя. — Правда, Лаврентий Павлович?
— Причём здесь мера, Изяслав Родионович? — Берия подмигнул королевскому механику-водителю. — Мы пьём за здоровье товарища фон Такса, а за други своя и душу положить не жалко.
Успокоенный Рубинштейн осушил стакан в три глотка, не почувствовав вкуса. Для короля не только души, вообще ничего не жалко!
— А вот скажите, товарищи генералы, — слегка захмелевший, а потому храбрый Абрам задал мучивший его вопрос. — Вот вы наверняка коммунисты, подозреваю, что даже живого Ленина видели, а разговариваете о вещах, историческим материализмом не признанных. Как соотносятся вера в передовую марксистско-ленинскую теорию и та же вера, но в бесов и нечистую силу? Существование души, да, оно доказано и прописано в Конституции. Но остальное?
— Эвон как вас нахлобучило, молодой человек, — со странной смесью одобрения и лёгкой зависти к юным годам танкиста произнёс Лаврентий Павлович. — И Карла Маркса сюда приплели. Вообще, какое отношение имеет этот отъявленный русофоб к светлой идее построения коммунизма в Советском Союзе? Что он путного сделал для России, если не считать невнятного разделения общества на пролетариат и буржуазию?
— Но товарищ Ленин говорил… — попробовал возразить Рубинштейн.
— Владимир Ильич велик, бесспорно, — Берия не стал разочаровывать собеседника и открывать всю глубину своих познаний. — Но его обманывали. Знаете, это у нас традиционно — бояре обманывают царя, царь ничего не знает, народ безмолвствует. А потом какие-то сволочи разбудили Герцена.
— Простите?