Когда Джонс вновь пришел к судье, чтобы полностью уплатить штраф, их разговор случайно услышал стажер Гидеон Смит, который тут же сказал судье, сколь опасны эти самоуверенные молодцы и какой ущерб они наносят.
„Я хочу, чтобы вы знали: я — не преступник“, — прервал его Джонс.
И тут судья громко сказал судебному исполнителю: „Я изменяю этот приговор на шесть месяцев дорожных работ“».
Я процитировал здесь эту заметку, чтобы добавить к ней следующую интерпретацию: судья воспринял данное правонарушение (которое ничем не отличалось от множества других, подобных ему) и слова молодого человека как оскорбление достоинства властей, хотя они в данном случае могут быть лишь отчаянным «историческим» вызовом, попыткой показать, что у молодого человека еще не до конца сформировалась по-настоящему антисоциальная идентичность, и что у него есть еще достаточно воли и потенциальной верности, с которой, при должной работе, можно многое сделать.
Но то, что сделали с этими задатками молодой человек и судья, было скорее наложением на ситуацию клейма необратимости и обреченности. Я говорю «было скорее», потому что не знаю подробностей дела; но нам известно о повышенной склонности к совершению преступлений у молодых людей, которых в годы формирования у них идентичности общество вынуждает вступать в тесные контакты с преступниками.
Наконец, невозможно не упомянуть и о том, что иногда полуподпольные политические силы разных мастей могут использовать и используют юношескую потребность в верности, как и накопленное в их душах недовольство, особенно тех молодых людей, которые лишены привязанности к своей семье и обществу. В таких случаях обществу может помочь социальное омоложение, которое избавит от социальной патологии, точно так же, как у отдельных людей одаренность в какой-либо области может избавить от невроза, хотя и связана с ним. Однако, все это очень важные проблемы, и о них невозможно говорить коротко. В любом случае, наше внимание сосредоточено в первую очередь на том, что конкретные случаи психопатологии молодых предполагают те же основания, которые, как мы обнаружили, действуют и в аспектах эволюции и развития данного этапа жизни.
Подведем итоги. Верность, когда полностью созревает, является силой дисциплинированной преданности. Она приобретается через вовлеченность юноши в такие виды опыта, как открытие сущности времени, к которому ему надлежит присоединиться в качестве хранителя традиции, практика и новатора в области технологии, обновителя этики, бунтаря, стремящегося уничтожить все пережитки прошлого, а также человека, который выполняет свои обязанности перед обществом. Таков потенциал юности в сфере психосоциальной эволюции. И хотя это может звучать некоторой рационализацией, подтверждающей высокопарную иллюзию молодых относительно самим себя, их самооправдание, замаскированное под преданность, или даже оправдывающей их стремление к слепому разрушению, тем не менее, данный тезис помогает познать ту ужасную пустоту, которая сопровождает как этот, так и всякий другой механизм адаптации человека, особенно если его эксцессы встречают со стороны общества лишь моральное осуждение, а не нравственное руководство.
С другой стороны, наше понимание этих процессов не сводит «клиническую» редукцию юношеских феноменов к уровню их детских предшественников и к подчеркиванию строгой дихотомии двигательных и познавательных механизмов. Развитие юноши заключает в ceбe новую схему процессов идентификации, в которой задействованы как важные для молодого человека люди, так и идеологические силы, придающие индивидуальной жизни значимость посредством включения ее в жизнь общины и в ход истории, а также с помощью уз общинной солидарности.
Таким образом, в период юности история жизни переплетается с историей вообще: в ней молодые люди утверждают свои идентичности, а общества вновь возрождаются в жизненном стиле, который избирает молодежь. Данный процесс также подразумевает оформление в качестве судьбоносного пережитка юношеских типов мышления, играющих важную роль для дальнейших исторических и идеологических перспектив развития человека.
Исторические процессы, несомненно, затрагивают существо человека уже в детстве. Добрые и злые образы, моральные прототипы, которыми руководствуются родители при воспитании детей, производят борьбу вокруг утверждения культурного и национального, которым придают дополнительную окраску сказки и семейные предания, предрассудки и сплетни, и даже простые «уроки» овладения родным языком. Историки вообще уделяют данным явлениям мало внимания. Они описывают лишь видимые проявления, явную борьбу автономных исторических идей, пренебрегая тем фактом, что идеи обогащаются смыслом в жизни конкретных поколений, и каждый раз как бы заново рождаются на свет в опыте ежедневного исторического сознания молодых.