Трагедия личности

Не следует упускать из виду тот факт, что работники умственного труда, которые отделяют знания и образованность от того, что они называют отчужденной слепотой механизированных масс, временами почти впадают в самообман. Умственному труду присуще свое техническое отчуждение, использующее на свой лад методы, которые должны вызвать чувство вины даже там, где преследования кажутся не представляющими опасности для жизни и безобидными. Это — методика аналитического разложения бытия на словесные фрагменты, абстрагирования бытия в идеи, экспериментального изучения действительности тем, кто естественным образом получил власть над существующей технологией. Неудивительно, что работник умственного труда чувствует отчуждение вокруг себя. Вопрос лишь в том, насколько он сумеет достичь равновесия с теми силами, которые он изучает, эксплуатирует и порицает.

Поиск корней, таким образом, принял постоянно обновляющиеся формы в эпохи торговли и промышленности. Стремление коммерсанта увидеть в колебаниях рынка закономерность по аналогии с природными циклами содействовало созданию своего рода коммерческого гения, но во многих вселило чувство беспомощности перед лицом бесчеловечного и безбожного случая. Попытка индустриального человека отождествить себя с машиной, как будто это новое тотемное животное, втягивает его в бесконечное наращивание трудоспособности, а также ставит перед вопросом, что же остается от «идентичности» человека, когда сделаны все корректировки.

Таким образом, беспокойство о неизменных корнях идентичности человека может быть так свойственно поколению эпохи жестоких перемен, как широко распространенное чувство вины было присуще эпохе земледелия, технологии природы, покоренной силой.

Эволюция и эго

Течение Дарвина и психоанализ Фрейда последовательно сосредоточились на том, что в обиходе считается «низшей природой»: происхождение и эволюция вида гомо от дочеловеческого животного состояния, развитие цивилизованного человека от ступеней первобытности и варварства и эволюция отдельного человека от этапа младенчества. Они показали отношение повседневной иррациональности рационального человека к безумию и выявили склонность политика к анархии толпы. Каждое из этих прозрений сначала столкнулось с высмеиванием и неверием, но вскоре приобрело форму современного мифа. Массовое сознание (сюда относятся специалисты в небиологических дисциплинах) связало теорию Дарвина с борьбой за выживание «не на жизнь, а на смерть», в которой корона мироздания достанется тому, кого Т.-Г. Хаксли назвал «гладиаторным» типом человека.

Точно так же массовое сознание (а сюда относятся ученые, не знакомые с достижениями психоанализа) грубо упростило теорию Фрейда о внутреннем конфликте. Оно цепляется за раннюю формулировку конфликта и представляет его как внутреннюю борьбу не на жизнь, а на смерть между голодными инстинктами (безличное «Оно») и жестоким сознанием (моралистическое «Сверх-Я»).

Таким образом, моральные альтернативы, по всей видимости подразумевающиеся в открытиях Дарвина и Фрейда, были переиграны — как будто человечество мстило этим бесстрашным людям, навязывая им роль трагических священнослужителей культа, сталкивающихся с «низшей природой», природой, которую можно было встречать теперь с моралистической насмешкой или приятием, которое вскоре все оправдало. Этот двойной миф внутренней и внешней борьбы до смерти помешал и биологии, и психоанализу подойти к пониманию вопроса о силе человека. Все же, если бы будущее человека зависело только от его высокомерного сознания, оно наверняка закончилось бы массовым самоистреблением всего вида — во имя высочайших принципов.

Ho проблема состоит не только в популяризации. Научная (и этическая) необходимость хладнокровного рассмотрения отверженного происхождения человека и его «низшей природы» привела самого исследователя к непригодному дуализму. Дж. Дж. Симпсон в заключение изданной им книги «Поведение и Эволюция» ссылается на очерк Роу и Фридмана об эволюции человеческого поведения: «После всего вышесказанного мы — кто будет в этом сомневаться? — сексуальные, агрессивные и жадные; в заключение отмечу с сожалением, что Фридман и Роу намеренно выпустили из этого перечня черту, наилучшим образом проиллюстрированную содержанием книги и самим фактом ее существования, — исследовательское любопытство»[24]

.

Это наделяет приматов характером ребенка, реконструированным по клиническому опыту. Таким образом (как полагает Симпсон), они, похоже, забывают о себе и исключают из эволюции то, что они делают, когда пишут об эволюции. Здесь они следуют традиции, которая также характеризует психоанализ. Фрейдова модель человека состоит, прежде всего, из процессов, которые он наблюдал, когда с такой первобытной храбростью он смотрел на себя, как он смотрел на своих пациентов, но в модели не было места любопытствующему, рассудительному наблюдателю. Науку, мораль и самого себя Фрейд «принимал как само собой разумеющееся».

* * *