Трагические судьбы

«В Куйбышев (во время войны) съехалось великое множество людей из Москвы, Ленинграда, Киева, Одессы и других городов, — пишет далее отцу Светлана. — Местные жители относятся к приехавшим с нескрываемой злобой. Приезжие считаются виновниками того, что цены на продукты поднялись, и вообще часто продуктов не бывает, и приходится часами стоять в очередях. «Вот, — говорят куйбышевцы, — понаехали сюда всякие разряженные да расфуфыренные, так теперь Гитлер и сюда прилетит бомбить!»… Папочка, еще одна есть у меня к тебе просьба; Яшина дочка, Галочка, сейчас в Сочи. Я бы очень хотела, чтобы Галочку привезли ко мне, сюда. У нее ведь нет теперь никого».

Оказался в Куйбышеве в то время и Степан Микоян. Он был ранен, горел в самолете, но спасся. В Куйбышеве Степан и познакомился с Леонидом, они крепко подружились. Месяца три провели вместе, встречались почти каждый день. По блату запасались на заводе ликером и водкой с таким расчетом, чтоб хватило на неделю. Понятно, и компания вокруг них подобралась соответствующая — веселая, любящая покутить.

Я поинтересовался у Микояна: «Леонид любил выпить? Выпив, становился агрессивным?» Микоян ответил: «Он был тихим, спокойным. Выпьет — и в сон». Известно, что первым делом — самолеты, а девушки потом. Но то на фронте. А в тылу, во время выздоровления девушки выступали на первое место. У Микояна тогда была в подругах балерина Большого театра. Устраивали вечеринки с барышнями. Слушали Лещенко, танцевали, флиртовали. У Микояна в пользовании была машина — ездили за город.

Спрашиваю: «А такое понятие, как гусарство, или нечто похожее на гусарство русских офицеров среди советского офицерства было в ходу?» — «Да. Вася Сталин, например, любил эффектные поступки».

Идет война. Война смертельная. Дети вождей отважно воюют, не уклоняются. Но в то же время не уклоняются и от веселья, розыгрышей, любовных приключений. Иногда идут на безумный риск. Жизнь в Куйбышеве — разудалая, хмельная, поступки иногда совершаются весьма рискованные. Вот случай: однажды Леонид попытался доказать, что стреляет не хуже, чем Вильгельм Телль. Степан Микоян уже к этому времени покинул Куйбышев, но о происшедшем ему рассказала знакомая балерина. Случай этот закончился трагически.

Очередная вечеринка. В компании оказался бравый морячок с Балтики. Заспорили, кто лучше стреляет. Морячок Леониду и скажи: а сможешь попасть в бутылку на моей голове? Леонид долго отказывался. Но, после того как моряк сказал, что летчики и пистолета-то в руках не держали, согласился. Сцена, полагаю, была жуткая. Моряк ставит бутылку на голову, становится у стены. Леонид долго прицеливается. Стреляет. Попадает в горлышко. Моряк: «Это не считается, надо попасть в бутылку». Следующим выстрелом Леонид угодил ему прямо в лоб.

Без всяких скидок на обстоятельства, лица и чины суд отмерил Леониду 8 лет. Он должен был угодить в штрафбат, но тем не менее остался в авиации, куда совершившим уголовное преступление путь был заказан. Странно. Брат Леонида, Сергей, свидетельствует: «В то время за такие проступки в тюрьму не сажали, отправляли на фронт в штрафные батальоны. Леониду разрешили остаться в авиации. Так он снова оказался на передовой, в столь желанном истребительном полку». Скупо и мало что объясняет.

Генерал Докучаев долгое время работал в охране высших должностных лиц. Написал книгу: «Москва. Кремль. Охрана». В ней он дал свою версию того, почему Леониду удалось избежать штрафного батальона, — за него хлопотал отец. «Сын Хрущева Леонид, военный летчик в звании старшего лейтенанта, в состоянии сильного опьянения, застрелил майора Советской Армии. Подробности инцидента не интересовали Сталина. Он твердо был уверен, что виноват в совершившемся сын Хрущева. Это не первый случай, когда в порыве алкогольного угара он выхватывал пистолет и налетал на кого-то… — И далее генерал красочно описывает, как Хрущев, покинув Сталинград в самые критические дни обороны города, ринулся в Москву спасать сына. Вот он в Кремле: — Хрущев посмотрел на Сталина красными, воспаленными от слез глазами: «Вся наша семья безмерно благодарна вам, товарищ Сталин, за то, что однажды вы оказали огромную помощь и душевное облегчение. Сейчас у нас снова страшное горе. Мой сын Леонид снова совершил преступление и должен предстать перед судом. Ему грозит смертный приговор. Если это случится, то я не знаю, как переживу эту трагедию». Сталин внимательно слушал. «Дорогой Иосиф Виссарионович! — у Хрущева вновь сдали нервы, и он заплакал — горько, навзрыд…»

Сталин отказывает в просьбе простить его сына.

«Хрущев, словно сломанный пополам, рухнул на ковер, — повествует генерал. — Мелко перебирая коленями, пополз к ногам Сталина…» — и так далее в том же шекспировском духе.