Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015

Я не говорил, что они вторичны. Я говорю о другом. Они очень часто соотносятся… Ну, это молодая литература. Что вы хотите? «Всегда у всякого подростка два самых страшных страха, — говорил доктор Спок, — «неужели я такой как все?» и «неужели я не такой, как все?»». Естественно, они оглядываются, они смотрят на мировую литературу. Конечно, Толстой оглядывается на Гюго. Конечно, Лермонтов оглядывается на Гёте. Пушкин оглядывается на Байрона. Очень многое в русской литературе написано в жанре высокой пародии, то есть перемещения классических, канонических текстов в иной контекст. «Евгений Онегин» — высокая пародия на байроновского «Дон-Жуана» точно так же, как «Дон Кихот» — высокая пародия на рыцарские романы. Без высокой пародии, без высокого пересмеивания… Пародия необязательно создаёт комический эффект, хотя это входит в неё.

Тут, кстати, вопрос: а что я имею в виду, говоря о высокой пародии Нового Завета на Ветхий? Элементы пародии там, безусловно, есть, но это именно элементы переосмысления. Пародия — это не всегда клоунада, это не всегда насмешка. Это очень часто, я говорю, перемещение в иной контекст, педалирование, усиление, доведение до абсурда. И в этом смысле в Новом Завете очень многое по отношению к Ветхому является высоким (иногда ироническим) переосмыслением. Ничего в этом, по-моему, дурного нет. Вообще-то говоря, всё великое возникает в жанре высокой пародии — как «Гаргантюа и Пантагрюэль», как «Дон Кихот», как «Евгений Онегин», как, кстати говоря, в некоторых отношениях и романы Достоевского, конечно.

«Где грань между честолюбием и тщеславием?» Тщеславие именно «тще», оно тщетное, оно ни к чему не приводит. Честолюбие — это фактор роста. «Зависть — сестра соревнования, следственно из хорошего роду», — сказал наш Христос, Пушкин.

«Хотелось бы в программе «Один» услышать ваше мнение о набоковских лекциях по русской и зарубежной литературе. Довелось как-то с вами побеседовать в морозный февральский день перед шествием…» О, я помню этот февральский день и помню вас. Привет!

Что касается набоковский лекций. Во всяком случае, лекции по «Анне Карениной» блистательны и примечания к ней очень точны. Ну, может быть, не так уж обязательно было знать студентам, что кафкианский жук из «Превращения» — это именно жук-навозник, или ещё что-то, детали. Но вообще в его деталях, в его схеме пульмановского вагона, в его точных вычислениях дат событий в «Анне Карениной» есть какая-то прелестная профессорская дотошность. Ну и, конечно, он лучше, чем многие, чувствовал роль и мощь толстовской и чеховской детали. Там есть спорные мысли. Он говорит: «Тургенева вы читаете, потому что это Тургенев и классик, а Толстого — просто оттого, что не можете оторваться». По-разному бывает. Но его преподавательские приёмы блистательные! И я очень его люблю. Ну, насчёт Тургенева, мне кажется, у него просто был такой комплекс: он понимал, что он его продолжатель.

«Несколько недель гадаю, чем интересна история с группой Дятлова, ведь всё очевидно: понижение температуры на 20 градусов вызвало неадекватные реакции части группы, в результате которых погибли все. Неужели можно предполагать другие варианты?»

Ещё как можно! Во всяком случае, похолодание на 20 градусов — это не та причина, которая может заставить людей разрезать палатку изнутри и без одежды выбежать на снег. Так что, знаете, не так всё просто.

Вернёмся через три минуты.

РЕКЛАМА

Д. Быков

― Продолжаем разговор. В последней четверти, как всегда, лекция. Но прежде чем перейти к Людмиле Петрушевской (вот сейчас пришло ещё пять писем, поддерживающих эту кандидатуру), я на пару-тройку вопросов отвечу из почты.

«Как вы думаете, не был ли Обломов первым зафиксированным литературным кафкианцем? Штольц его побуждал к действию, а тот в пику этим побуждениям продолжал лежать на диване. Если Обломов кафкианец, то не является ли кафкианство особым путём России?»

Это очень хорошая мысль! «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью», но это не кафкианство, а буддизм. Вообще теория «недеяния» России очень присуща, и интересную диссертацию написал бы тот, кто развил бы эту идею. Например, последний фильм Владимира Мотыля (я считаю, великий) «Багровый цвет снегопада» я пересматриваю без конца — не просто потому, что там безумно красивая актриса Даниэла Стоянович, но ещё и потому, что там мысль очень глубокая. Мысль там в том, что не надо мстить, Господь отомстит; как только ты начинаешь действовать, всё разлаживается, а как только ты предоставляешь ходу вещей действовать (в России), всё становится правильным. Вот точно так же надо и здесь. Теория и практика «недеяния» в России… Помните, ведь Гончаров взялся за роман для того, чтобы осудить Обломова, преодолеть свою болезнь, а кончил тем, что его оправдал, он сохранил своё хрустальное сердце.

Вот очень хороший вопрос: «В одной из ваших бесед с Жолковским развивалась мысль о том, что в основе хита всегда лежит архетип важнейшей вехи. Может ли быть такая штука, что — да, лежит, но ни автор, ни читатель не знакомы с этим, а эффект есть?»