Читаем Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015 полностью

Все классификации XX века устарели. Я абсолютно убеждён в том, что все прежние парадигмы и все прежние противопоставления остались глубоко в прошлом. И Томас Манн как раз потому и силён, потому сегодня и значим, что для него эти противопоставления не значат ничего. Я пользуюсь таким противопоставлением, например, как простое и сложное, умное и глупое. А левые и правые, особенно в российских условиях, абсолютно конвенциональны. Это всегда плод конвенции, причём, как правило, конвенции очень искусственной и очень надуманной. Я не знаю в России настоящих, серьёзных, убеждённых «леваков». Но что такое здесь «правый политик» — это просто вообще не подлежит никакой оценке, по-моему.

«Вы написали о подарке Хазанова, что гражданская позиция художника заключается в том, чтобы «…предельно концентрировать и ярко выражать своё время». Это утверждение, справедливое для стран с устоявшимися институтами, в сегодняшней России становится великолепной индульгенцией для нравственных коллаборантов и негодяев всех мастей. Разве кто-то упрекал Хазанова и других «властителей дум» за отсутствие в их искусстве политической фронды? Кто-то настаивал, чтобы Хазанов «перешиб плетью обух»? Блогосфера всего лишь брезгливо поморщилась от невыносимо непристойного зрелища, бесстыдно-демонстративного холуяжа. Или вы полагаете, что нам уже и морщиться заказано?»

Нет, конечно, морщиться вам не заказано. Просто я предложил этим наиболее негодующим людям, среди которых как раз Шендеровича-то и не было, по-моему, он очень скромно отозвался… Мне кажется, этим людям надо, «чем кумушек считать трудиться», сначала обратиться на себя, потому что, во-первых, мы не вправе однозначно интерпретировать хазановский жест. Мне кажется, что когда он — всю жизнь говорящий, что он шут, клон — вручает корону, он всё-таки до известной степени пересмеивает Путина, его всевластие, абсолютизм его власти и так далее. Мне кажется, что это жест на грани художественной провокации (о чём я и написал). Если же нет…

Понимаете, вот тут тонкая вещь: мы не вправе требовать от художника, чтобы он был нравственно безупречный. Я даже думаю, что мы и хорошего вкуса не можем требовать от художника. Вот это очень важно понять. Во-первых, художник — это не учитель общества и это не образчик. Вот говорят: «А Блок заблуждался, Блок приветствовал революцию». Совершенно правильно в своё время учитель Илья Мельников в фильме «Доживём до понедельника» говорит: «Толстой недопонял. Чернышевский недооценил. Можно подумать, что в истории орудовала компания троечников».

Художник не обязан делать правильные вещи. Даже больше скажу: он не обязан быть морально чистым. Наоборот, художник существует для того, чтобы с предельной остротой выражать эпоху. Юра Аммосов меня спросил: «А чем он тогда отличается от журналиста?» Да ничем. Журналист — тоже художник. Журналист тоже пишет буквами. Неужели такой журналист, скажем, как Андрей Колесников или как Юлия Латынина, недостоин называться писателем? Конечно достоин.

Я вообще против того, чтобы слово «журналист» было для кого-то унизительным. Скорее слово «писатель» — позорная кличка, как говорил Мандельштам. Мне кажется, что художник, как мидия, вбирает в себя, концентрирует пороки общества для того, чтобы сделать их более наглядными. Задача художника — не научить, не быть нравственным эталоном. Его задача — талантливо, выпукло, осязаемо воплощать какие-либо тенденции. А кто из нас прав — это мы разберёмся потом.

В конце концов, Томас Манн, о котором мы сегодня будем говорить, написал свою знаменитую книгу «Рассуждения аполитичного», которую, кстати, у нас очень долго не переводили. Слава богу, что Никита Елисеев, подвижник, это 800-страничное произведение перевёл наконец, и значительная его часть вошла в сборник публицистики Манна «Мой XX век». Из этого сборника абсолютно ясно, что Томас Манн заблуждался просто на грани фашизма. Книга, которая состоит из его публицистических текстов и дневников 1914–1918 годов, обнаруживает иногда такой великодержавный шовинизм, что мама не горюй, там «Моя борьба» отдыхает.

Просто художник должен проникаться заблуждениями своего времени, чтобы иногда (ничего не поделаешь) на своём примере показывать их гибельность. Это мы с вами можем на его примере что-то понять, а он совершенно не обязан. И если Хазанов нам артистически безупречно продемонстрировал холуяж, то это сделано для того, чтобы мы не повторяли этой мерзости, вот и всё. Просто мы не можем от художника требовать правильности. Наоборот, он должен заблуждаться, это его работа.

«Как вы относитесь к идее общественного телевидения, независимого и от власти, и от рекламодателей, и финансируемого через регулярные добровольные взносы телезрителей?» Как к абсолютно утопической. Это прекрасная идея, но я не верю в регулярные добровольные взносы телезрителей. Не знаю почему. Наверное, потому, что я вообще не очень верю в идею регулярных добровольных взносов.

«Знакомы ли вы с работой Умберто Эко «Вечный фашизм»?»

Перейти на страницу:

Все книги серии Один

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия