Читаем Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2016 Январь-Июнь полностью

Наташа, я только что приехал с лекции по Рязанову («Рязанов и русская литература»), где рассматривал эволюцию у Рязанова — всё-таки очень литературного режиссёра — трёх тем: тема человека государственного (это Мерзляев, например, или гэбист из «Предсказания»), тема человека маленького (это Лукашин, например, Новосельцев) и тема человека лишнего, сверхчеловека, если угодно. Дело в том, что тема лишнего человека в российской литературе очень быстро начала эволюционировать (обратите на это внимание) в тему сверхчеловека. Онегин — классический лишний человек, и, в общем, он ничтожество. Пушкин и относится к нему, как к ничтожеству, и весь роман — это акт мести Александру Раевскому.

Я помню, кстати, какой прекрасный доклад Дашка Ливанова, моя студентка, делала… Фу! Не Дашка, а Ксения. Ксения Ливанова делала доклад на нашем семинаре в МГИМО про этого лишнего человека и про Раевского. Какой он был увлекательный и как там чувствовалось её увлечение Раевским! Раевский — действительно такая личность, которая может вызвать восторг, но всё-таки стихотворение «Коварность» никто не отменял. Понимаете, Раевский — фигура довольно противная, демоническая, но противная, вот ничего не сделаешь. И статья Цевловской «Храни меня, мой талисман» добавляет нам много интересных фактов к этому моменту.

Онегин — лишний человек. А следующие русские «байрониты», как называл их Аксёнов, — это, конечно, в первую очередь Печорин, это Рудин отчасти, это безусловно разнообразные Рахметовы и Базаровы. То есть лишний человек двадцатых-тридцатых годов, лишний человек николаевской эпохи становится сверхчеловеком эпохи реформ, сверхчеловеком эпохи александровской. Очень важный извод этой темы — это Долохов, например.

Так что я не понимаю, почему вы лишних людей называете любимыми. Я байронитов не люблю. Я считаю их людьми бесчеловечными, их презрение к ближним ни на чём не основанное. Писарев очень интересно разоблачает этого героя, кстати, в статье об Онегине: с чего бы у него такое самомнение? Только с того, что он объелся пудинга? Как он пишет: «…что, тем не менее, не зависит от его теоретических понятий о пудинге». Я не понимаю, почему мы должны лишнего человека любить.

И, конечно, мне представляется, что эволюция этого типа, эволюция сначала его в блестящего барина Паратова (это произошло уже в XIX веке), а потом в такого сверхчеловечка фон Корена (другой тип, но тоже всё время презирающий людей), вот эта эволюция, идущая по разным ветка, но неизбежно приводящая к деградации, мне не симпатична. Лишний человек — это почти всегда человек, презирающий остальных и уверенный в своей исключительности (ну, Байрон и его герои). Мне это неприятно.

Другое дело, что Владимир Гусев (кстати, неплохой литературный критик), считал вариантом лишнего человека, например, доктора Живаго. И у него (Гусева) было своё довольно интересное определение лишнего человека, он говорил: «Лишним человеком в любую эпоху называется человек, соотносящий себя с вневременными этическими принципами», — то есть это принципы, которые не адекватны данному моменту, которые не меняются вместе с данным моментом. И в таком смысле лишний человек — и русские эзотерики в диапазоне от Андреева, например, до Гумилёва (я считаю его эзотериком тем не менее, его само учение эзотерично, по-моему, по своей природе). В этом плане и доктор Живаго — лишний человек. В этом плане и почти все герои эмигрантской литературы, например, Газданова, — это лишние люди. Это люди, которые отказываются косить под текущий момент и приспосабливаться к нему. В этом смысле я с вами готов согласиться. В этом смысле лишний человек очень привлекателен.

«Посоветуйте книги для изучения английского языка».

Только Уайльд и Киплинг — вот где правильный, классически чистый и понятный язык. После этого можно переходить к некоторым главам из «Улисса» для изучения разговорного языка, потому что, как совершенно правильно замечал академик Лихачёв, Царствие ему небесное, настоящая стихия английского языка (именно стихия, вольность, именно роскошь его употребления) может быть только в «Улиссе». И я с этим совершенно согласен.

«Как вам «Князь» Богомолова?»

Много почему-то вопросов об этом. Я его не видел. Я видел другие спектакли Богомолова. Что я могу сказать об этой полемике вокруг Минкина, Богомолова и Лариной? Я считаю, что спектакли Богомолова — это что-то глубоко мне чуждое и глубоко неприятное. Статья Минкина, при всём уважении к нему, мне глубоко чужда и неприятна. Отклик Лариной мне глубоко чужд и неприятен. Ужас современной ситуации в том, что плохое противостоит худшему. Я не видел ещё спектакля «Князь», и вряд ли я пойду его смотреть. Вы очень настаиваете, вам интересно моё мнение. Не думаю, что оно вам интересно. Я не театрал и не театровед. В кино я понимаю больше, в литературе — ещё больше. И, судя по тому, что я прочёл об этом спектакле, мне это не будет интересно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Один

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Непонятый «Евгений Онегин»
Непонятый «Евгений Онегин»

Непонятый — это не шутка, не провокация. Но существует предубеждение: «Евгений Онегин» считается изученным вдоль и поперек. Это притом, что до сих пор нет мотивированных ответов на кардинальные вопросы.В книге рассматривается произведение в целом, в связях содержания с формой.Идут споры: заглавный герой — статичный или динамичный? Дана полная трехступенчатая эволюция героя, отражающая изменение первоначального замысла.В ходу пушкинская формула о «дьявольской разнице» между романом и романом в стихах. Сделана попытка понять эту разницу.Исследователи попытались датировать события романа. В книге показана нарастающая связь между художественным временем романа и временем историческим.Рассмотрено множество частных вопросов.

Юрий Михайлович Никишов , Юрий Никишов

Критика / Литературоведение