Читаем Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2016 Январь-Июнь полностью

А. Лазарчук― Две моды. Откуда они взялись и почему они модные, какой в них смысл, какую находят прелесть — я не понимаю. Среди попаданческих романов на самом деле попадаются иногда и хорошие, но это очень большая редкость. Господи, вылетела из головы фамилия… «Византийскую тьму» кто написал?

Д. Быков― Я сейчас узнаю, у меня есть волшебный прибор.

А. Лазарчук― Посмотри.

Д. Быков― «Византийская тьма» ты говоришь? А я не читал. Про что это?

А. Лазарчук― Это, по-моему, первый русский роман про попаданцев, и он сразу где-то близок к гениальности.

Д. Быков― Сейчас узнаем. А пока просит Анна: «Что вы можете сказать о творчестве Владимира Данихнова?»

А. Лазарчук― Я не читал просто, ничего не могу сказать.

Д. Быков― Александр Говоров — «Византийская тьма».

А. Лазарчук― Александр Говоров, точно.

Д. Быков― А ты из Данихнова вообще ничего не читал?

А. Лазарчук― Да, ничего не читал.

Д. Быков

― Напрасно. Он же получал все последние…

А. Лазарчук― Ну, я не могу всё читать.

Д. Быков― Я понимаю, да. Но тогда уж я спрошу: что из последней фантастики, которую ты прочёл, вызвало у тебя добрые чувства? (Пауза.) Надолго задумался. Понимаете, мне же приходиться комментировать, заполнять эфир.

А. Лазарчук― Пожалуй, «Мерзость» Симмонса… Ну и всё.

Д. Быков― «Мерзость» Симмонса — звучит хорошо. В российской фантастике ничего, что ли, нет?

А. Лазарчук― Нет, ничего нет.

Д. Быков― Почему? Чем ты это объясняешь? Что нет проекта будущего?

А. Лазарчук― А фантастика не о будущем. Это как раз такое страшное заблуждение, которое всегда уводит в сторону. Фантастика всегда о настоящем и о представлениях о жизни. Видимо, да — хреновость настоящим и хреновость представлениями о жизни.

Д. Быков― «Ваше мнение о романе Симмонса «Смертельный гамбит»?»

А. Лазарчук― Ещё не дочитал, только начал.

Д. Быков― Ну и что пока?

А. Лазарчук

― Симмонс всегда качественен.

Д. Быков― Симмонс — это который «Террор», что ли?

А. Лазарчук― Да.

Д. Быков― Слушай, по-моему, ужасно занудная книга!

А. Лазарчук― Ужасно занудная.

Д. Быков― Что вы с Мишкой в ней находили?

А. Лазарчук― Она многословная, и там абсолютно излишние фантастические элементы.

Д. Быков― В смысле — чудовище?

А. Лазарчук― Да. Вот если его выбросить, то получился бы вообще шикарный роман, гениальный, на уровне «Моби Дика», может быть.

Д. Быков― Так он и есть абсолютный «Моби Дик», только переписанный в полярном антураже.

А. Лазарчук― Ну да.

Д. Быков― «Роман Боба Маккаммона «Жизнь мальчишки» — один из лучшего, что я читал в девяностые годы. Как вам?»

А. Лазарчук

― Никак, не помню.

Д. Быков― Лазарчук, счастливый ты человек — ты можешь себе позволить забывать прочитанное!

А. Лазарчук― Я и фамилию-то такую не вспомню.

Д. Быков― «Что изменилось в вашем творчестве после переезда из Красноярска?» Имеется в виду переезд в Петербург. (Пауза.) «Я стал чаще простужаться!»? (Смех.)

А. Лазарчук― Нет, я стал реже простужаться, слава богу. Здесь оказалось ближе к издателям и ко всяким, так сказать, литературным проектам, и я по неосторожности в некоторые из них вписался. Славы и денег не принесло, времени заняло много, ну и некоторое «размагничивание» тоже наступило.

Д. Быков― Андрюха, можно я тебе задам вопрос…

А. Лазарчук― Так что я несколько недоволен своим творчеством. Не всем, конечно.

Д. Быков― Да ладно!

А. Лазарчук― Один хороший роман я написал.

Д. Быков― Какой? «Мой старший брат Иешуа», да?

А. Лазарчук

― Да.

Д. Быков― Это не просто хороший, я думаю, а это прорывный роман. У нас есть несколько человек, которые считают это твоим лучшим произведением.

А. Лазарчук― Ну, я тоже так считаю.

Д. Быков― Никита Елисеев тоже так считает.

А. Лазарчук― Никите привет.

Д. Быков― Привет Никите Елисееву, с которым я надеюсь повидаться 25-го, когда — подчёркиваю — буду читать в Петербурге лекцию про Высоцкого и Бродского.

Вопрос мой, я могу его задать, и он не литературный: где для тебя пролегает грань, которая предопределяет, что люди становятся или «крымнаш» или, условно, «намкрыш»? То есть в чём источник этого разделения? Понимаешь, они раньше общались совершенно нормально — и вдруг это их разделило навеки!

А. Лазарчук― Ну подожди, мы с тобой общаемся совершенно нормально.

Д. Быков― Подожди, про нас с тобой разговора нет. Я не знаю, какие должны быть твои убеждения, чтобы я стал к тебе иначе относиться. Но очень многих это разорвало.

А. Лазарчук― К сожалению, да. Почему — не знаю. У меня, правда, разорвало только с одним человеком.

Д. Быков― Ты его не назовёшь?

А. Лазарчук― Нет. Зачем?

Д. Быков― Но он известный человек?

Перейти на страницу:

Все книги серии Один

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука