Читаем Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2016 Январь-Июнь полностью

Д. Быков― А ты давно перечитывал Симонова? Это плохой роман, Андрей.

А. Лазарчук― Который? Во-первых, их много.

Д. Быков― Ну, трилогию я имею в виду, «Солдатами не рождаются».

А. Лазарчук― Трилогия, лопатинский цикл…

Д. Быков― Вот лопатинский цикл — замечательные романы: «Мы не увидимся с тобой», «Так называемая личная жизнь». Да, это хороший роман.

А. Лазарчук― «Двадцать дней без войны» опять же.

Д. Быков― Да, это замечательная проза. А вот предыдущий — «Солдатами не рождаются» — мне не нравится.

А. Лазарчук― «Солдатами не рождаются» — там просто вставлен большой пласт позднейших, шестидесятнических…

Д. Быков― И никому не нужного Синцова, не самого приятного персонажа.

А. Лазарчук― Да. А вот «Живые и мёртвые» — роман замечательный.

Д. Быков― Вопрос от Андрея тоже: «Если бы вы жили в Донецке, вы бы партизанили. А если бы жили в Киеве, пошли бы на Майдан?»

А. Лазарчук― Нет, на Майдан бы не пошёл.

Д. Быков― Почему?

А. Лазарчук― Я тогда уже понимал, что это такое.

Д. Быков― Ну а что это такое?

А. Лазарчук― Что это дымовая завеса государственного переворота. Нафиг я буду участвовать в тех действиях, которые мне, собственно говоря, глубоко против сердца?

Д. Быков― А как ты разделяешь революцию и государственный переворот?

А. Лазарчук― Это не революция, там не было революции.

Д. Быков― Ну как же не было?

А. Лазарчук― Строй не сменился.

Д. Быков― А в результате революции необязательно меняется строй.

А. Лазарчук― Меняется строй. Иначе какая это революция?

Д. Быков― Ну как? В некотором смысле он, конечно, сменился…

А. Лазарчук― Как?

Д. Быков― Потому что это был такой олигархат, а сейчас…

А. Лазарчук― И сейчас олигархат. (Смех.)

Д. Быков― Другой олигархат.

А. Лазарчук― Абсолютно те же лица. Басня «Квартет».

Д. Быков― То есть ты полагаешь, что они просто пересели?

А. Лазарчук― Естественно.

Д. Быков― А на что может смениться сегодня социальный строй? В Ливии он тоже не сменился.

А. Лазарчук― Там распад.

Д. Быков― Ну как ты видишь?

А. Лазарчук― Я подозреваю, что сейчас изменить в результате революции социальный строй можно только в сторону…

Д. Быков― Распада, деградации, энтропии.

А. Лазарчук― Перехода на более низкую стадию развития.

Д. Быков― Вот у меня вопрос: как по-твоему, почему Дяченко перестали писать? И что ты любишь у Дяченко больше всего? (Пауза.) Долгая пауза.

А. Лазарчук― Нет, я просто не могу выделить. У них, во-первых, как-то очень ровно.

Д. Быков― Ровно, но они хорошие вещи пишут.

А. Лазарчук― Выдирается из всего, на мой взгляд, неудачный роман «Армагед-дом»…

Д. Быков― А мой любимый.

А. Лазарчук― Который в то же время мне нравится.

Д. Быков― Самый точный, да.

А. Лазарчук― Всё остальное…

Д. Быков― «Пандем» — неплохая вещь, по-моему.

А. Лазарчук― Нет, «Пандем» — по-моему, как раз плохая вещь. Это уже искусственно всё.

Д. Быков― Андрюха, ну ты строг невероятно!

А. Лазарчук― Да, я строг невероятно. Редкая сволочь…

Д. Быков― Долетит до середины Днепра. (Смех.)

«Видели ли вы фильм «Она»? И можно ли влюбиться в компьютерную программу?»

А. Лазарчук

― Нет, я не видел фильм «Она». А влюбиться, наверное, можно. Тут нет ничего сверхъестественного.

Д. Быков― Ты помнишь, я носился с идеей — скачать компьютерного человека, подселить к тебе человека?

А. Лазарчук― Да-да-да.

Д. Быков― Ты веришь в перспективу искусственного интеллекта? Вот вопрос.

А. Лазарчук― Он неизбежно будет.

Д. Быков― Неизбежно?

А. Лазарчук― Да. Причём мы не знаем… Он вылезет откуда-то из такой дыры, о которой мы даже не догадываемся. Допустим, первыми искусственный интеллект обретут сексуальные игрушки.

Д. Быков― Потому что это им нужно, понимаешь. Потому что скучно же иметь дело с неинтеллектуальной игрушкой.

А. Лазарчук― Вот! То есть это будет обязательно.

Д. Быков― То есть он востребован? А всё, что востребовано…

А. Лазарчук― Не потому, что он востребован, а потому, что он возможен.

Д. Быков― Ну как же он возможен? Как ты оцифруешь свободную волю?

А. Лазарчук― Ты знаешь, никто не пытался ещё. Может быть, она не свободная воля, а бросок кубика.

Д. Быков― Ох, господи, какой ужасный взгляд на вещи! Вот это взгляд врача, в чистом виде.

А. Лазарчук― «Патанатома» скажи ещё.

Д. Быков― Совершенно верно. Тут, кстати, многие спрашивают (Булгаков, Чехов, Лазарчук — «Гомер, Мильтон и Паниковский»): «Чем объясняется наличие большого количества врачей в литературе?»

Перейти на страницу:

Все книги серии Один

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука