Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2016 Январь-Июнь

Д. Быков― Сейчас уточню. Ещё кто?

А. Лазарчук― Ларионова.

Д. Быков― Ларионова — замечательный писатель. Это к вопросу о женщинах, кстати говоря.

А. Лазарчук― Почему-то ныне забытый Пухов.

Д. Быков― А я его совсем не помню.

А. Лазарчук― Он вообще с очень интересными идеями.

Д. Быков― Ну назови хоть одно его произведение… Слава богу, жив Михановский, дай бог ему здоровья, харьковский автор, 84 года. Привет ему большой! Надо найти его. Я «Двойников» когда-то читал с огромным интересом.

А. Лазарчук― Нет, можно набрать, из семидесятых годов можно набрать достаточно много.

Д. Быков― Мне чрезвычайно нравился Емцев.

А. Лазарчук― Журавлёва, Емцев.

Д. Быков― Журавлёва, Емцев, да. Ну, надо сказать, что и Парнов — неплохой писатель.

А. Лазарчук― Ну, они вдвоём были.

Д. Быков― И вдвоём, и поврозь. Емцев отдельно интереснее.

А. Лазарчук― Чем вдвоём?

Д. Быков― Да. «Притворяшки» — великолепная вещь, по-моему.

А. Лазарчук― Может быть.

Д. Быков― Помнишь ты её, да?

А. Лазарчук― Да. Войскунский с Лукодьяновым — безусловно.

Д. Быков― Как-как?

А. Лазарчук― Войскунский и Лукодьянов.

Д. Быков― А я ничего у них не читал. Расскажи.

А. Лазарчук― А зря.

Д. Быков

― А что там?

А. Лазарчук― «Плеск звёздных морей» и «Экипаж «Меконга» — это надо читать обязательно. И главное, что мы Мирера упомянули, его неудачный роман, а его самый знаменитый — «Главный полдень».

Д. Быков― А про что там?

А. Лазарчук― Про вторжение.

Д. Быков― Кого? Куда?

А. Лазарчук― Пришельцев.

Д. Быков― «Что вы можете сказать о прозаике Сергее Павлове?» А я не знаю такого прозаика.

А. Лазарчук― Прозаик Сергей Павлов. Далёкая… ой, не далёкая, а звёздная…

Д. Быков― Лунная!

А. Лазарчук― «Лунная радуга», да.

Д. Быков― Не читал.

А. Лазарчук― «Лунная радуга» мне не пошла, не в моём вкусе. Но то, что мне у него понравилось, — это «Чердак Вселенной», небольшая повесть, но обалденно написанная.

Д. Быков― Ура, отпускаем Лазарчука! Следующая четверть — лекция. А потом — наконец спать.

РЕКЛАМА

Д. Быков― Мы продолжаем разговор. Сейчас будет обещанная лекция про Сашу Чёрного и сатириконцев в целом.

Это довольно непростая тема, как вы понимаете, потому что есть у меня такая концепция, что всякий поэт всегда приходит как бы в двух версиях. Сначала приходит его несовершенный, как бы пробный вариант, — как пробным вариантом Пушкина был Батюшков или Жуковский, как пробным вариантом Окуджавы был Светлов. Вот Маяковский появился сначала в образе Саши Чёрного. Саша Чёрный, может быть, и глубже в каком-то смысле, и неоднозначнее, и у него были большие потенции развития, но той силы, которая была у Маяковского, у него не было. И мировоззрения (к вопросу о мировоззрении) у него тоже не было, он человек недооформленный как бы. Он великолепно выражает те же чувства… Он такой «русский Гейне» — тоже со своей больной еврейской темой, тоже со своей раздвоенностью, со своей мизантропией. Я всегда говорил (простите, повторюсь) о том, что поэт — всегда преодоление какого-то неразрешимого, мучительного противоречия. Есть неразрешимое противоречие и в Саше Чёрном, оно состоит в мизантропии и сентиментальности. Он очень любит детей, он любит стариков, как Штирлиц, а людей не любит.

Набив закусками вощёную бумагу,

Повесивши на палки пиджаки,

Гигиеническим, упорно мерным шагом

Идут гулять немецкие быки.

Идут за полной порцией природы:

До горной башни «с видом» и назад,

А рядом их почтенные комоды

Подоткнутыми юбками шумят.

Влюблённые, напыживши ланиты,

Волочат раскрахмаленных лангуст

И выражают чувство деловито

Давлением локтей под потный бюст.

Мальчишки в галстучках, сверкая глянцем ваксы,

Ведут сестёр с платочками в руках.

Тут всё: сознательно гуляющие таксы

И сосуны с рожками на шнурках.

Деревья ропщут. Мягко и лениво

Смеётся в небе белый хоровод,

А на горе пятнадцать бочек пива

И с колбасой и хлебом — пять подвод.