Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV

№ 4

Дорогая Юлия Лазаревна,

Не удивитесь содержанию этого письма. Ваш энтузиазм первого письма к Н.Н. Асееву о моих стихах и ваше замечательное отношение к моей поэзии – вызвали и заставили написать и послать письмо.

Мне сейчас невыносимо трудно и будет трудно еще до выхода книги, которая пошла в набор[1248] – но это стоило мне такого положения вещей, что два месяца я и жена не обедаем, а последние дни не всегда только хлеб. Я продал ценнейшую библиотеку 800 томов, нужную для моей работы над языком и словом

[1249] – ибо год как я почти не зарабатываю. Больше: мои «елегантные» противники чрез не менее элегантный Оргкомитет три раза сорвали мне хороший и интересный заработок. Я начинаю слабеть физически. Здесь в Москве сорвали и мой вечер. Я прошу вас: не устроите ли вы в Ленинграде, только , вечер в мою пользу м.б. т.т. композиторы, певцы, актеры помогут собрату в беде. Мне срочно необходимы деньги, чтоб отдохнуть и продержаться до октября[1250].

Простите – я пробую бороться до конца, а в октябре с выходом книги все изменится.

Целую ваши руки

С сотворческим приветом

Тихон Чурилин.

Если все выйдет – деньги переведите телеграфом: Москва Новинский бульвар двадцать один Чурилину.

27. VIII.34.

№ 5

‹не ранее октября 1934 г.›[1251]

Дорогая Юлия Лазаревна,

Благодарю за письмо и за деньги. Спасибо за ваше подлинное дружеское желание. Мне не везет совершенно и окончательно, вчера я узнал, что моя книга, пошедшая уже в набор «Советской Литературы», передана в ГИХЛ «со всем имуществом». Это – продолжение той же борьбы со мной, моим творчеством и книгой[1252]

, которую несмотря на поддержку правительства в лице А.С. Бубнова[1253] продолжают так же поддерживать ‹?›, но ‹?› жестоко-тупо и интригански хитро, т. к. в ГИХЛ книга или будет лежать, или ее угробят. В Союзе мне искали поддержки. Когда меня здесь не приняли, несмотря на возмущение многих здесь.

Самое страшное, что мне и жене не придется отдохнуть и набрать сил для борьбы и если книгу угробят – это смерть. А вчера я получил повестку о выселении. Сейчас самое главное – деньги, а здесь в Москве я ничего не могу сделать. Мне было дано понять, что ‹?› в Ленинграде я мог бы устроить и стихи и прозу – но приехать-то ‹?› я не могу из-за проклятых денег.

Целую руки

Чурилин