Неоднозначное отношение к перевороту, осуществленному Колчаком, со стороны союзнических войск, которым пришлось одновременно сражаться с большевиками и обеспечивать функционирование Транссибирской магистрали, обнажило слабость и неустойчивость вновь провозглашенного правительства. В то время как британцы приветствовали переворот, американские солдаты восприняли его без энтузиазма, а Грейвс отмечал, что само присутствие американских войск воспринималось как поддержка диктаторского режима, не пользовавшегося популярностью среди местного населения. Чехи встретили переворот протестами и были глубоко разочарованы произошедшим. Им не нравилась правая ориентация Колчака и его политика антисемитизма, так как сами они в основном сочувствовали левым социал-революционерам либо были сторонниками социал-демократов и большевиков. Летом 1918 года чешские легионеры добились значительных успехов, установив контроль над магистралью, и все еще рассчитывали на помощь союзников. Их собственных сил в количестве 40 000 человек, разбросанных вдоль линии, было недостаточно для того, чтобы долго удерживать все 7240 км пути, и в первые же недели после ноябрьского переворота Колчака они начали сдавать позиции.
Когда чехам, наконец, стало ясно, что никто не придет к ним на помощь, они отказались воевать с большевиками на стороне Колчака и начали готовиться к тому, чтобы двигаться на восток и отправляться домой. Колчак отмахнулся от чехов как от использованного материала и грубо обошелся с их командирами, не дав себе труда подумать о том, что обязан проявлять к ним глубочайшее уважение за то, что именно благодаря им Транссиб оказался в руках белых и была создана армия, достаточно большая, чтобы двинуться на Москву[146]
. Он еще пожалеет о своем высокомерии по отношению к чехам[147].Колчак, не отличавшийся скромностью, назвался Верховным правителем России и, и как показало время, оказался абсолютно неподходящим кандидатом на этот высокий политический пост[148]
. Один из современников отзывался о нем следующим образом: «Неврастеник, быстро вспыхивающий… Жизни в ее суровом, практическом осуществлении он не знает. Своих планов, своей системы, своей воли у него нет, и в этом отношении он мягкий, из которого советники и приближенные лепят что угодно»{167}.Союзники, возможно, не спешили на помощь белым войскам, но не отказывали им в финансовой и материальной поддержке. В первые шесть месяцев 1919 года они оказывали Колчаку огромную помощь. Во Владивосток снова хлынул бесперебойный поток военных грузов. Файджес приводит следующие данные: «миллион ружей, 15 000 пулеметов, 700 полевых орудий, 800 миллионов патронов, одежда и снаряжение для полумиллиона солдат»{168}
. Хватило бы на целую армию, но из-за некомпетентности и коррупции Колчаку не удалось воспользоваться щедростью союзников.Самым большим недостатком Колчака была его способность настраивать против себя тех, кто мог бы быть ему полезен. Он и его штабные офицеры щеголяли эполетами, выказывая надменное презрение к окружающим их людям и проявляя то же высокомерие, которое в свое время стоило царю престола. Вся история Сибири указывала на то, что эта земля не была благодатной почвой для идей большевизма, но и деспотический режим Колчака тоже не встретил здесь радушного приема. Крестьяне относились к нему с особой ненавистью и массово присоединялись к партизанскому движению, боровшемуся с белыми — но не обязательно на стороне красных. Сибиряки широко поддерживали на выборах партию социал-революционеров и были обескуражены высокомерием Колчака и его правыми взглядами. Они также не желали вступать в армию. Неспособность Колчака провести мобилизацию среди местного населения контрастировала с умением красных привлечь людей на свою сторону. Не удалось ему и удержать благорасположение со стороны союзников, в частности, американцев, которых он глупо оттолкнул от себя, развернув против них бессмысленную пропаганду — в одной проколчаковской газете утверждалось, что все американские солдаты — это «зараженные большевизмом евреи», в то время как большая часть из них на самом деле прибыла из Иллинойса, штата, в котором доля еврейского населения минимальна.