Однако больше всех донял Хошимина некий Даниэль Герен, известный левацкий репортёр. За ужином тот сначала пустился в пространные разглагольствования о том, что все свободолюбивые люди планеты должны поддерживать в «холодной войне» демократию американского образца, что западный капитализм гораздо предпочтительнее для свободомыслящего человечества, чем сталинский тоталитаризм и так далее. Товарищ Хошимин на это лишь пожимал плечами, старательно выковыривая многочисленные, частые и мелкие кости из нежного мяса атлантических сардин лежавших перед ним на тарелке. Откровения в этих рассуждениях не было, потому что подобных мнений тогда придерживалось большинство анархистов Франции. Но, перейдя непосредственно к самому интервью, Герен начал всё назойливее допытываться о сайгонских подпольщиках, казнённых вьетнамскими сталинистами в ходе чисток во время августовского восстания. Не подавая вида, что взбешён, Хошимин спокойно и твёрдо ответил ему: «Это были достойные люди, и мы скорбим о них. Но любой, кто пойдёт против моей линии, будет сломлен и разбит». В принципе, поостыв, он понял, что остался вполне доволен своим ответом. Иосиф Виссарионович наверняка сказал бы на его месте что-нибудь в том же духе.
— А ведь меня в своём роде вдохновляли ваши статьи в Populaire, — сказал Хошимин, когда они перешли к фруктам. — Вы так красноречиво описывали страдания вьетнамского народа, помните? Вы рассказали, как Базен, начальник главного управления Сюртэ с Катина, заставлял политических заключённых прыгать босыми на острой гальке, вскидывая руку в фашистском салюте.
— Помню, помню, — подтвердил Герен. — В той же статье я писал о казнённых вашими товарищами троцкистских редакторах газеты La Lutte, которых Базен тогда бросил в каталажку на два года.
— Вы рассказывали также о ста лицеистах, которых исключили из школ за участие в несанкционированной манифестации в поддержку французского Народного фронта, продолжал Хошимин, словно не слыша Герена.
— Что интересно, Народный фронт тогда был у власти, — заметил Герен. — Вы не находите любопытным, что Мариус Муте был тогда министром по делам заморских территорий, точно так же как и сейчас?
— Помнится, вы его косвенно оправдывали, — сказал Хошимин. — Ведь вы писали, что этот социалист в кресле министра не мог справиться с бюрократической машиной своих же подчинённых, что он просто вынужден был выдать карт-бланш всем этим проконсулам и Базенам.
— Да это так, — Герен сделал паузу и, заказав кофе, дождался, когда внимательно слушавший их официант удалится. Понизив голос, он, доверительно склонившись к Хошимину, сказал: — Не верьте месье Муте, товарищ Хошимин, он вас надует, подведёт и на этот раз. Не верьте ни одному французскому политику. Не верьте уловкам французской дипломатии. Это я вам говорю с искренней симпатией, как друг.
Воспоминания и размышления вьетнамского лидера были прерваны шумом двигателя приближающейся машины за спиной. Услышав долгожданный звук клаксона, дядюшка Хо развернулся и бодрой, несмотря на возраст, пружинистой походкой зашагал к присланному за ним «ситроену». Уже в машине, по пути в аэропорт, он ознакомился с секретным докладом товарища Фам ван Донга, возглавлявшего делегацию Вьетминя на конференции в Фонтенбло. В скупых строчках доклада Хо узнавал порывистый, эмоциональный характер своего друга Фама. «Председатель французской делегации Макс Андре недвусмысленно заявил нам: «Если вы не будете вести себя разумно, мы сметём все ваши силы в течение двух дней». После этого они предложили нам подписать временную конвенцию, условия которой лично я счёл унизительными». Делегация под руководством Фам ван Донга хлопнула дверью и спешно отбыла в Тулон, чтобы немедленно отплыть на палубе лайнера «Пастёр» в Тонкин.
Там, в Ханое, вооружённые отряды самообороны под командованием разъярённого товарища Зиапа, едва освободившегося из плена, уже громили офисы правых партий и редакции издававшихся ими газет, вынуждая уцелевших националистических лидеров стремглав бежать в Китай, под защиту чанкайшистов. Национальное собрание разваливалось на глазах. Дядюшка Хо вздохнул и принял очередное тяжёлое решение. Он пожмёт руку Муте и подпишет временную конвенцию с правительством Жоржа Бидо, какой бы унизительной она ни была. Он не уступит французской дипломатии в маневрах, очевидно, направленных на то, чтобы выиграть время и собраться с силами. Он будет гнуть свою линию, пока не получит все прерогативы настоящей, а не фиктивной власти над народными массами своей земли.