Транзит Сайгон - Алматы

Когда пушка была приведена в боевое положение, Кузнец загнал стальной снаряд в ствол и стал дожидаться условного сигнала. Стриж внимательно следил в оптическую трубу за базой противника. Там всё было тихо. Эту мёртвую тишину внезапно прорезал сигнал к бою, изданный в условленную минуту полковыми трубачами. «Пли!» — крикнул Стриж, они оба зажали уши, открыли в немом крике рты, и Кузнец нажал на кнопку. Одновременно послышался залп с северной стороны укрепления. «Пли!» — снова крикнул Стриж, и Кузнец снова нажал на кнопку. Стены форта дрогнули и начали рассыпаться на глазах. В считанные минуты в них появились зияющие бреши, а снаряды всё сыпались и били — по штабу, по казармам, по кухне, по радиоточке. После должного количества залпов трубы вновь подали сигнал к нападению, и из бамбуковой рощи, окружавшей форт в зияющие бреши ринулись красные бойцы. Иностранный легион успел сгруппироваться и принять штыковую атаку. Более того, легионеры, оставшиеся в тылу атаки, быстро установили на плацу миномёт и открыли ответный огонь, довольно точно наводя его по обеим точкам артиллерийской атаки Вьетминя.

Когда Стриж, поднявшись из-за бугорка, увидел, как вражеской миной разбило лафет, а Кузнецу снесло полчерепа; когда он увидел, как его товарищ пал, обливаясь кровью, на сырую, бурую землю и лежит в рыжеватой луже из собственных мозгов; он, повинуясь слепому инстинкту, бросил разбитое орудие, схватил свою винтовку и, не помня себя от ярости, ринулся вслед за своей ротой в штыковую атаку. Когда он достиг бреши в стене форта, ему навстречу выбежал сержант легиона, вскинувший винтовку, но не успевший прицелиться. Стриж подскочил к нему буквально в два прыжка и изо всех сил ударил штыком в сердце. Выронив винтовку, сержант начал отступать. Он подтягивал рубашку левой рукой, пытаясь заткнуть хлещущую из сердца горячую струю, и вытянув правую руку ладонью вперёд, только лишь пролепетал слабнущим голосом: «Не убивай!», но тут же свалился замертво. Стриж отошёл к полуразрушенной стене, упёрся в неё лбом и изо всех сил саданул по ней кулаком, который начал мгновенно пухнуть и зеленеть. Внезапно он почувствовал жесточайшее отвращение к войне и кровопролитию. Но это наваждение сразу прошло, как только он услышал сигнал труб к отступлению.

В этот раз генерал Зиап не ставил перед своими бойцами задачу взять форт любой ценой. Когда к базе подлетали «Юнкерсы» из Ханоя, партизаны успели раствориться в лесной чаще, а легионеры уже хоронили своих соратников. 

На следующий день в штабе было принято решение начать эвакуацию с аванпостов, расположенных на Колониальной дороге № 3. В скором времени из Парижа подоспел и приказ о переводе Валлюи в метрополию на повышение.

8.

Проснувшись спозаранку, я слушал дождь и всё ждал, сам не знаю чего. Может быть, того, что всё это окажется дурным сном и я проснусь в своём давно утерянном счастливом детстве? Но каждая капля дождя словно бы упорно отказывала мне в этом.

В эти предутренние часы по улицам уже ходили продавцы говяжьей похлёбки, время от времени напоминая о своём присутствии тоскливым и протяжным звоном своих небольших гонгов.

Дождь всё не прекращался. Отбивая мерную капель по крышам домов, он создавал отчётливое ощущение своей неизбывности. Казалось, он уже не кончится никогда. Я думал о том, каково должно быть детям в полных семьях, тем детям, у которых есть отец и мать.

В это же время в Париже мой отец ассистировал акушеркам. Он во что бы то ни стало хотел присутствовать при родах первенца своей новой семьи. По тем временам это было редкостью. Он смачивал лоб своей жене прохладной водой и заботливо отирал пот с её лица.

С чем я могу сравнить эти беспрестанные потоки воды?

Моя мать в предрассветной мгле пробирается нехожеными тропами за своим мужчиной, сухопарым сорокалетним человеком со стальной волей, в выцветшей от субтропического солнца гимнастёрке. Отчим регулярно присылал к дяде Наму связного, который всякий раз справлялся обо мне, и уходил, унося с собой очередной груз материальной помощи Сопротивлению — медикаменты, одежду, провиант. Когда-нибудь я обращусь к этому связному и попрошу увести меня в джунгли, к партизанам, к матери и отчиму. Пока же они идут во главе небольшого отряда, пробираясь сквозь ярко-зелёные тернии, растянувшись индейской цепью, дыша друг другу в затылок. Но её мысли были далеко оттуда в этот момент.

Она вспоминает Жозефа, моего отца, в тот день, когда он приходил просить её отпустить меня с ним в Париж.