Транзит Сайгон – Алматы

Всё те же печальные японские офицеры, следуя его чётким указаниям, передали французам Арсенал и Пороховой склад. Несмотря на это, хорошо вооружённые бойцы Вьетминя и банды «Комитета налётчиков» не подпускали гурок ни к ратуше, ни к окружавшим её полицейским участкам, заняв круговую оборону. Однако сэр Грейси был очень упрямым человеком и, задавшись целью покончить с царящей в городе анархией и распространением коммунистической заразы, он неуклонно и поступательно осуществлял все свои планы. Отбив Центральную тюрьму он освободил несколько тысяч французских солдат, среди которых были не только десантники, взятые в плен Вьетминем, но и морские пехотинцы, томившиеся в заточении ещё со времён японского путча. Французские колонизаторы продолжали целыми толпами прибывать в освобождённый Сайгон, и Грейси охотно их всех вооружал. Каждое утро из Арсенала отбывало несколько под завязку загруженных грузовиков, развозивших оружие и амуницию по всему городу. Тогда Народный демократический комитет призвал жителей города к Всеобщей забастовке. Уже на следующий день новоприбывшие колонизаторы оказались без поваров, прачек, кули, носильщиков, портовых рабочих, водителей. Встал весь общественный транспорт, закрылись все продовольственные магазины и модные бутики. Взбешённый сэр Грейси в ответ ввёл комендантский час и объявил о расстреле на месте за любые акты саботажа, грабежей или вооружённого сопротивления. В четыре часа утра начался кровавый реванш. Толпы вооружённых французов, солдат и гражданских, неожиданно напали на бастионы Вьетминя, перестреляв застигнутых врасплох часовых. Потом весь центр Сайгона начал стремительно тонуть и захлёбываться в яростных, ожесточённых перестрелках. Они, конечно же, перебудили всех окрестных жителей кроме дяди Нама.

Мы с Софи, затаив дыхание, наблюдали за нашей улицей, то и дело прочерчиваемой цветными, пляшущими кардиограммами трассирующих пуль и прислушивались к ставшим уже привычными перехлёстам пулемётных очередей, миномётной канонаде и мелкому дождику летящих во все стороны осколков штукатурки. Прямо у нашего порога застыла сидя, привалившись к стене нашего дома, красивая сорокалетняя женщина в «ао-зае», с простреленным виском. Её муж, местный рикша, лежал, распластавшись на асфальте, истекая кровью, и голова его покоилась на коленях оплакавшей его жены, которую шальная пуля настигла в этом положении. А на рассвете мы своими глазами видели, как группу рассаженных у стены коммунистов, связанных по рукам и ногам, безоружных и беззащитных, в упор расстрелял из блестящего, новенького «вальтера» какой-то неопрятный проходимец бомжеватого вида. Он убивал их выстрелами в голову, а они смеялись ему в лицо, плевали под ноги и осыпали его презрительными оскорблениями. Не выдержав этого зрелища Софи зажмурила глаза и заткнула уши, заливаясь слезами, но когда я в бешенстве схватил свой трофейный ножик, нажал на кнопку, одним щелчком выбросив наружу острое лезвие, и собирался выбежать на улицу, чтобы наброситься на гада, она упала передо мной на колени и крепко обняв за ноги не пустила, повторяя в слезах: «Пожалуйста, не надо, Мишель, пожалуйста, не надо, Мишель, пожалуйста, не надо, Мишель, Мишель, Мишель», сердце моё дрогнуло, и я остановился. Пользуясь милостивым дозволением сэра Грейси вершить линчевание и самосуд, французы в ту ночь попытались уничтожить всех до единого нарушителей комендантского часа из числа местных. Под утро, под защитой всё тех же непальских гурок, французские солдаты уже завладели центральными участками полиции, Казначейством, ратушей, главпочтамтом и, кто бы сомневался, конечно же, жёлтым зданием на Катина.

Весь следующий день мы с Софи, тщательно забаррикадировав входные двери, отпаивали и выхаживали бедного дядю Нама, потому что у него закончился опиум, а Опиумная мануфактура была закрыта, как и большинство курилен. Доктор с обезболивающими и витаминами придти отказался, несмотря на обещанное ему тройное, а затем и десятикратное вознаграждение. «Да хоть стократное», сказал он и бросил трубку. Так что на следующую ночь мы бодрствовали уже втроём. Сразу же с наступлением темноты возобновилась отчаянная стрельба – основа Вьетминя вышла из лесов, чтобы дать свой ответ. По всему городу выросли баррикады из поваленных деревьев, угнанных, перевёрнутых, а иногда и поджаренных автомобилей, взлетел на воздух полицейский участок в порту, ещё через полчаса там же занялись весёлым пламенем нефтехранилища. Центральную часть Сайгона освещало жутковатое зарево, его отблески, так и плясали в наших окнах, скакали по стенам, как солнечные зайчики.