Траст

На арго фондовых брокеров убеждения моей девушки – «длинные». Права она или нет, но считает себя правой всякий раз. И в большинстве случаев оказывается действительно правой. Но надо быть честным. Время от времени ее убежденность сильно достает меня. Тогда Энни принимается дразнить вашего покорного слугу, говоря: «Да брось, Гроув. Ты же знаешь, что я очаровашка».

А я говорю: «Очаровашка» – слово такое девчачье».

А она говорит: «Это женский вариант слова «знойная», вот только мы имеем в виду обаятельных девушек с дерзким характером».

Вот только сейчас мы не препирались друг с другом. Энни наставляла меня, как она всегда любит делать.

– Твое место в Чарльстоне.

– Палмер сказал Клэр, что я его «тысячный».

– Как в стихотворении Киплинга?

– Он заставил меня его заучить однажды летом.

– Странно. – Энни в своем амплуа. Мнение она всегда вырабатывает навскидку.

– Ничего странного, я на него работал.

– Но стихи-то тут при чем, Гроув?

– Связаны с нашими отношениями. Я подвозил Палмера к его стройплощадке. Мы говорили о бизнесе, сделках, людях и тому подобном. Он сказал, что дети военных правильно видят большую картину, но в подсознательных вещах мы лохи. Вроде барышников, торгующих лошадьми, в отношениях с людьми.

– И при чем тут Редьярд Киплинг?

– Палмер сказал, что больше почерпнул у Киплинга, чем у своих профессоров в ГШБ[21].

– Не помню, что там в стихотворении.

– А я никогда не забуду:

Девятьсот девяносто девять вокругПодхватят молву о тебе,И только тысячный, искренний другПрикроет собой в беде.

* * *

– Ого, – она чуть не присвистнула. – Он тебя любил.

– А я все испортил.

– В каком смысле?

– В прошлую пятницу Палмер был какой-то странный. Сказал, что ему может понадобиться моя помощь.

– Потому ты и звонил ему все выходные?

– Ага.

– Ты случаем не бичуешь себя, а?

– Нет, – соврал я.

– Хорошо, а то это моя работа, – ответила Энни беззаботно, даже не остановившись, чтобы перевести дыхание. – Как его дочь?

– Примерно как и следовало ожидать. На грани срыва.

– Печально слышать.

– Хочешь поехать?

– Не могу. Две курсовых на этой неделе сдавать. – Она секундочку помолчала. – Слышишь, Гроув.

– Ага.

– Сейчас ты для Палмера просто один из тысячи его знакомых. Над тем, что произошло в пятницу, ты был не властен.

– Разумеется.

В тот день мне было не до рынка. Индекс Доу-Джонса[22] вполне мог лететь в тартарары с тем же успехом и без моей помощи.

То же самое и с СКК. Мне было наплевать на разыгрывающуюся драму. Я понятия не имел, с какой радости Андерс выжимала из меня информацию. И на данный момент у меня не было оснований полагать, что происходит что-то из ряда вон. Моя контора – гребаная мыльная опера в режиме 24/7.

Палмер Кинкейд терзал мой рассудок до конца дня. Погиб в шестьдесят шесть. Я никак не мог поверить, что его больше нет. Откровенно говоря, я не мог поверить целому ряду вещей.

Палмер был поднаторевшим пьяницей. Мы с ним кутили во всех элитных ресторанах – «Ле Сирк», «Ле Бернардин», – всякий раз, когда на него находила блажь вместе с ДжоДжо слетать в Нью-Йорк на своем частном самолете. Я видел, как он поглощает вино, водку – да любые виды алкоголя. Даже граппу, на мой вкус смахивающую на скипидар. И ни разу не расклеился. Он всегда был собран, всегда на высоте положения.

А еще Палмер был искусным моряком. Он много лет подряд выигрывал бесчисленные регаты. Ему было куда уютнее на «Забияке», чем на суше. Так он говорил. На объяснение «гиком по голове» меня не купишь. Уж только не на «Забияке». Да еще с его опытом.

Не купился я и на новости, принесенные Хлоей.

– Все билеты до Чарльстона проданы, – сообщила она. – Кеннеди, ЛаГуардиа, даже Уайт-Плэйнс.

– Должно найтись хоть что-нибудь.

– Я пытаюсь.

Правильное решение.

* * *

Во вторник я сел на утренний рейс и прибыл в центр Чарльстона около полудня. Бдения у Палмера назначены на вечер этого дня. А я, будучи O’Рурком, не желал их пропустить.

– Настоящие друзья, – говаривал мой отец, – будут стоять у тебя на карауле.

По-моему, выяснять это в ночь перед твоими собственными похоронами малость поздновато. Но я ни разу не оспаривал мнение старика, ни тогда, ни теперь. Я неизменно отбываю почетный караул.

Отель «Чарльстон Плейс» оказался как раз таким, каким и должно быть жилье класса люкс на Юге – шикарным, чистым, с настолько низкой температурой, что можно хранить мясо. Бросив свой багаж в номере, я направился на Митинг-стрит, где Чарльстон остался в точности таким, каким я его покинул. Жара высасывает из тебя энергию. Повсюду растут пальметто, а поскольку тени от них никакой, то и нет спасения от солнца. Воздух напоен сладким удушливым ароматом камелий и конской мочи из-за конных экипажей. Ни намека на осень, хотя та уже у порога.