Тысячи солдат, выходцев из всех штатов страны без исключения, расквартированы поблизости в Форт-Брэгге и на базе ВВС Поуп. Они проходят выучку и проводят военные маневры, так что вид армейского брезента здесь не в диковинку. Многие бойцы отправляются на Ближний Восток, покидая своих возлюбленных на родине.
Когда они возвращаются, местные телестанции транслируют радостные воссоединения на летном поле Поуп. Пары целуются. Детишки обнимают мамочек или папочек. Все пускают слезу. И в такие минуты родители забывают свои тревоги, забывают, что едва сводят концы с концами, и о выплате ипотек.
Некоторые семьи – они скорее исключение, нежели правило, – живут в Фейетвилле на протяжении многих поколений. Они истово гордятся своим наследием и злятся при случайном упоминании о «Файетнаме» – армейском словечке времен Вьетнамской войны. Может, исторических достопримечательностей и маловато, отмечают старожилы. Зато он так и лучится южным шармом. Прежде чем в массовом порядке сюда стали прибывать войска, в городе было много ремесел и мастеров, дотошных к деталям.
По большей части общину представляют трудолюбивые семейства. Родители работают на местных предприятиях, оказывающих услуги тем, кто ведет размеренную жизнь, общаясь с приличными людьми. Чуть ли не перед каждым крыльцом стоят трехколесные велосипеды. Собаки и кошки повсюду.
Соседи регулярно собираются на барбекю в задних дворах. Толкуют о футболе и местной политике. Планируют поездки на денек в местечки вроде Маунт-Олив – родины пикулей, выстроившихся на полках супермаркетов по всей стране. Или сравнивают впечатления о более отдаленных краях, исторических курортах наподобие Нью-Берна на побережье.
Но Фейетвилл, хоть и типичнейший американский городок во всех прочих отношениях, донимает одно уникальное бедствие. Располагаясь как раз на полдороге между Нью-Йорком и Майами, он служит удобной перевалочной базой для наркоторговцев Восточного побережья. Взрывоопасная смесь солдат в увольнительных, одиноких супруг и стабильных поставок уличного зелья делает город предрасположенным к впечатляющим, а порой и омерзительным событиям.
В Фейетвилле 28312, где работали пятеро такелажников «Смитфилд Аутдор Медиа», в общей сложности пятьдесят шесть церквей. Двадцать четыре из них – баптистские. Жители – от мала до велика, военные и цивильные – по большей части народ богобоязненный. Воскресные службы выступают опорой их жизней, как колонны в разнообразных молитвенных домах.
Соседи привыкли к рекламным щитам вдоль автострады. Многие транспаранты благодаря размерам и форме видны с задних дворов. Но новая реклама оказалась воистину чудовищной. Она вознеслась в небо на сорок футов, увенчав толстый металлический пилон. Рекламная площадь составила четырнадцать на сорок восемь футов. А мощные прожекторы освещали послание от заката до рассвета.
Увиденное никого из соседей не порадовало. И дело тут не в размере. А в обещании традиционных блюд, чистых душевых, туалетов без единого пятнышка и похотливом посуле Содома и Гоморры каждому дальнобойщику Южного побережья.
Трое рабочих бригады стояли в металлической люльке у тыльной стороны рекламного щита высоко над землей. Ухватившись за крепкие тросы, они начали тянуть, перехватывая их руками.
«Смитфилд Аутдор Медиа» больше не прибегает к услугам художников-оформителей. Это вымирающее племя. В наши дни компания вывешивает на свои рекламные щиты изображения, отпечатанные на принтере. Два человека внизу понемногу подавали плакат коллегам наверху, старательно не давая виниловому полотнищу хлопать на ветру.
Гигантская реклама начала вздыматься, открывая взорам необычайно заманчивое послание. Оно гласило: «СИР – двадцать тысяч квадратных футов фантазий! Открытие на следующей неделе».
По мере того как такелажники разворачивали виниловое полотнище, средняя его часть намекнула на грядущий кошмар. Слева на холсте перечислялось, что посетители найдут в пределах этих двадцати тысяч квадратных футов: костюмы, сувениры и подарки, ресторан и бар, душевые, компакт-диски и игрушки, игрушки, игрушки. Дальше следовала ударная строка, провозглашавшая: «Дальнобойщики приветствуются».
Справа было женское лицо – не совсем в профиль, но близко к тому. Ее неестественно синие стилизованные глаза источали похоть, один закрыт в сладострастном соблазнительном подмигивании. Губы у нее были пухлые и сочные, навевающие образы клиник с Парк-авеню и прочих эпицентров пластической хирургии, где коллагена как грязи. Она сосала величайшую клубничку в шоколадной глазури, когда-либо виденную в этих краях. И ее лучезарное лицо сулило знойный секс в наилучшем виде.
Нижние три фута устраняли всякие сомнения. Рекламный текст, выписанный крупными черными буквами, призывал и манил: «Самые интимные радости. Взрослые смогут утолить любые потребности».