Трава была зеленее, или Писатели о своем детстве

«Не прикасайтесь к идолам… Их позолота останется у вас на пальцах», – пророчествовал Флобер. Если бы в те дни я знала эти слова, то повторяла бы их как мантру. Мы вернулись с дачи, одноклассников забрали родители, чему я была несказанно рада, и жизнь пошла своим чередом. От мучительной болезни по имени любовь я наконец-то избавилась. Снова стала читать, бегала купаться, гуляла с Лидкой и ее «прикольной собакой», полола сорняки. Ни увидеть Тимура, ни снова сесть с ним за парту желания не возникало. А к концу лета случилась новая влюбленность – в соседа по даче. Он был на четыре года старше меня и, благодаря своей матери, профессору философии, прослыл юношей умным и глубоким. Но это уже совсем другая история, следом за которой пришли новые высокие чувства, и с тех пор моя память меня больше не покидала.

А вот из раннего детства личных воспоминаний нет. Ни одного фрагмента, ни единой законченной сцены. Тем интереснее было слушать мамины рассказы. По мнению родительницы, я всегда была ребенком незаурядным: во мне с малых лет открывался и дар пророчества, и по-взрослому зрелый ум, и стихотворный талант. Взять, к примеру, дар предвидения – на этот случай есть мамин рассказ «про апельсин».

Мне был только годик, я не умела еще толком говорить и выстраивала лишь небольшие фразы. Даже далеко не все слова мне тогда удавались. Например, слово «муха», первое в моем арсенале по утверждению мамы, звучало четко и ясно. А вот бедная «бабушка» казалась чем-то непроизносимым. В итоге прародительница называлась «Аббя» – от татарского «Эби». С этим незамысловатым набором слов мы с родителями и отправились отдыхать летом в Атлашкино – туристическую базу неподалеку от родной Казани. Огромные сосны, песчаный берег Волги, лодочки, катамараны, четырехразовое питание в столовой – рай для советского человека. И вот идиллическая картина. Молодые муж и жена с маленьким ребенком катаются в лодке, отец увлеченно гребет, уже добрались до середины реки, и вдруг дитя настойчиво требует:

– Хочу апельсин.

Родителей поразила не только четкость произношения, но и само требование. Кто помнит конец семидесятых, прекрасно знает, что достать апельсины в то время было практически невозможно. Если этот экзотический фрукт каким-то чудом и «выбрасывали» на прилавки, за ними тут же выстраивалась змеистая очередь, во главе с ветеранами и льготниками. Да и то происходило такое по большей части под Новый год, никак не в разгар лета, в забытом богом Атлашкино, почти в пятидесяти километрах от Казани. Да еще когда трое в лодке посередине реки.

– Дианочка, здесь нет апельсинов, – возразила мудрая мама, – мы же не в городе, а на Волге.

– Есть! – ответило строптивое чадо. – Хочу апельсин!

Родители попытались закрыть тему, но не тут-то было. Чеканная фраза «хочу апельсин» подавалась теперь как навязчивая речёвка. Через пару минут отдых превратился в ад. Ребенок не успокаивался, требуя немедленного удовлетворения неадекватных потребностей. Мать старалась интеллигентно объяснить, что бессмысленно желать невозможного, но это лишь усиливало накал страстей. В катании на лодке из-за орущего в ней младенца больше не было никакого удовольствия, и немногословный отец повернул к берегу. Причалили, вытащили суденышко на песок, привязали к колышку и… увидели отдыхающих, несущихся к столовой вопреки заведенному на базе распорядку приема пищи.

– Время ужина поменяли? – успела поинтересоваться мама у пробегающего мимо пузатого дядьки в спортивных трусах.

– Нет! Фрукты привезли. У кого дети, отпускают по килограмму.

Не заходя в свой домик и повинуясь инстинкту добытчиков, побежали в столовую. Отстояли длиннющую очередь и стали обладателями сокровищ – шести ярко-оранжевых апельсинов с черными наклейками-ромбиками на боках. Наклейки эти потом еще долго преследовали родителей, появляясь то на теле ребенка, то на его одежде. Мама и папа в недоумении переглянулись, а дочь самодовольно улыбаясь и запихивая в рот первую дольку, победно заявила:

– Сказала, хочу апельсин!

Ну что тут ответишь. Мама с папой так и стояли, молча открыв рот.

Еще одна любимая история из маминой коллекции – про «Тихий Дон». Мне тогда только исполнилось четыре года. Изъяснялась я к этому времени уже вполне внятно, и нередко клеймила позором товарищей по детскому саду, которые не умели по-человечески, на мой взгляд, произносить слова.

– Мама, машина же это – машина? Так?

– Конечно, дочка. А что?

– Вот и я им говорю! А они «бибика» да «бибика», – пылала я праведным гневом.