Трава-мурава

— Вот в том-то и дело… — Помолчал. Потом: — Есть такая мысля, Михаил Семенович, бригаду тебе плотников собрать да вот до зимы таким бедолагам, как Полька, пособить чем можно. А? Как думаешь?

— Ну что, — сказал Пивкин, подумав. — Дело хорошее, я согласен, до зимы-то, правда, не много и осталось.

— Сколько успеете, потюкайте.

Тут они пришли в контору. Хотя мужиков набилось в правлении изрядно — сидели на подоконниках, вдоль стен на корточках сидели, но было удивительно тихо. В ожидании председателя курили махорку, переговаривались вполголоса друг с другом да искоса поглядывали на недавно прибывшего в Урань Борьку Качанова, так долго задержавшегося на Дальнем Востоке. Ребята и мужики строили на этот счет разные предположения, но сам Борис пока молчал.

Когда Лепендин вошел в контору, все зашевелились, и кто помоложе — поднялись на ноги, а другие так и остались, кто где был. На многих была солдатская одежда: обтрепанные шинели, кирзовые сапоги. И потому, может, Лепендин так сказал:

— Ну что, воинство, все ли собрались?

Загудели дружно, непонятно, и тогда Сатин за всех ответил:

— Кого вызывали — все.

— Дело вот в чем, товарищи, — начал Лепендин. — Очень нужна ваша помощь. Во-первых, нужно подготовить медпункт к зиме: поднять завалинку, утеплить окна, подвезти дров. Это раз! — И бросил на счетах костяшку. — Во-вторых, отремонтировать и утеплить жилища деда Тучи и Аблязовой Полины. Это два. — И опять щелкнул костяшкой. — Леса выделим, сколько можем, а вот с другим сложнее. Стекла, кирпичей, гвоздей пока нет.

Гул недоумения и смешки раздались в ответ на такие слова, но Лепендин не спешил их пресекать. Молодые парни, особенно же Иван Шанявай, вертели головами и старательно показывали свое изумление, пытались шутить, но мужики курили, опустив головы, не поддерживая этих шуточек. Сатин сидел неподалеку от Лепендина и тщательно разглаживал скатерку на уголке стола.

Наконец Лепендин глухо заговорил:

— Мы тут вчера на правлении решили, что на приобретение стекла и кирпича можно выделить десять пудов ржи и тонну картошки, но это надо ехать в Саранск, а вот гвоздей не обещаю пока, надо обходиться как-то самим.

— А как это «как-то»? — с вызовом спросил Шанявай из-за чужой спины.

— Не знаю, — спокойно сказал Лепендин. Потом поглядел на Пивкина. — Вот ваш бригадир, и дальше все вопросы прошу задавать ему… Михаилу Семеновичу Пивкину, — добавил Лепендин.

Мужики и парни уставились на Пивкина, будто сроду не видали его. И даже на вопрос Шанявого: «А как платить будут?» — не обратили внимания.

Один Борис Качанов был вроде бы ко всему безучастен — и к работе будущей, и к Пивкину, и видеть эту безучастность Лепендину было тяжелее, чем отвечать на вопросы Ваньки Шанявого.

2

Делянка, где был отведен колхозу лес, была в пяти километрах, и никто из мужиков особо и не рвался туда, потому что валить лес — не языком чесать у конюшни. Однако Борис Качанов первый вызвался ехать в лес.

— Дело мне знакомое, — тихо сказал он Пивкину и усмехнулся. Правда, он тут же и отошел, так что Пивкин и спросить не успел, где же это Борис успел с этим делом познакомиться?

Вторым вызвался Кержаев Семен — может, по старой дружбе с Борисом? Или у них такой уговор был? — этого не знал Пивкин.

— Ладно, хорошо! — весело и энергично распоряжался новый бригадир. — Запрягайте Ленту и поезжайте в лес, а мы козлы будем ставить.

Впрочем, кто-то вспомнил, что козлы для продольной пилки кряжей есть уже, — валяются около церкви.

— Ну, ладно, хорошо! Поглядим. Может, поправить надо. А ты, Маркей Матвеевич, как старый пилостав, две пилы наточишь к завтреву утру.

Вот так энергично распоряжался Пивкин, и когда Борис с Семеном запрягли вислопузую Ленту и поехали, то слышали, как Пивкин приказывал Ваньке Шанявому:

— А ты почему, так тебя растак, без топора явился? Ну-ко, марш за топором! Да живо, живо, плотничек на мою голову!

Борис улыбнулся коротко и сказал:

— У этого дело пойдет…

— Мужик живой, — вяло согласился Кержаев.

Они ехали полевой дорогой и, сидя на грядках затылок в затылок, оба с одинаковым выражением значительной и трудной мысли на лицах глядели на редкое жнитво. Впрочем, мысль эта была известная: впереди трудная зима без хлеба. И что делать в таком случае? Не податься ли куда на производство?.. Это были те главные, сами собой разумеющиеся мысли, как угловые камни для дома, и эти мысли, от которых все и могло строиться, у Бориса и Семена были одинаковы: они оба не знали, что делать, не могли ясно и твердо обдумать свою жизнь, и обоим не хотелось теперь ехать куда-то и искать счастья «на производстве». И вот это одинаковое настроение неопределенности странным образом роднило их, так что когда Семен, не оборачиваясь, спросил:

— На шахтах-то хорошо ли платят? — Борис понял, что вопрос этот задан не из любопытства. И, покачав головой, он сказал то, что и нужно было, что и ждал Семен помимо всего прочего.

— Нет, не советую. — Так он сказал.

И Семен охотно с ним согласился:

— Я тоже так думаю… — Но, помолчав, сказал, точно размышляя про себя: — Вот ежели в Горький, на автозавод, тут поближе…