Травяной венок. Том 2

– Я видел не кого-нибудь, а самого Силона! – сказал Марий своим обычным после битвы рыком, хлопая Суллу по спине, и ввел его в шатер командующего, положив руку на плечи своего высокоценимого помощника. – Представь себе, я застал их врасплох, – сказал он радостно. – Мое нападение было для них подобно грому среди ясного неба. Думаю, это потому, что они здесь у себя дома. Они и поверить не могли, что Асиний может потерпеть поражение! Никто не сообщил им об этом. Все знали, что он выступил, поскольку я вышел наконец из Реаты. И тут я появился, словно из-за угла, прямо перед их носом. Они направлялись, чтобы поддержать Асиния. Я выдвинулся достаточно далеко, якобы вынужденный вступить в бой, построил своих людей квадратом и сделал вид, что собираюсь защищаться, а не нападать.

«Если ты такой великий полководец, Гай Марий, выйди и сразись со мной!» – кричал Силон, сидя на лошади.

«Если ты такой великий полководец, Квинт Поппедий, победи меня!» – крикнул я ему в ответ.

Что он хотел предпринять после этого, навсегда останется неизвестно, потому что его люди «закусили удила» и кинулись в атаку, не дожидаясь команды. Этим они облегчили мне задачу. Я знаю, что делаю. А Силон не знает. Я говорю не знает, потому что он ушел невредимым. Когда его солдаты впали в панику, он повернул лошадь на восток и галопом ускакал. Я сомневаюсь, что он сделал остановку, пока не добрался до Мутила. Во всяком случае, я теснил отступающих марсов только в одном направлении – к виноградникам, зная, что с той стороны ограды ты прикончишь их. Так оно и произошло.

– Это было проделано очень хорошо, Гай Марий, – сказал Сулла совершенно искренне.

Они отпраздновали победу – Марий, Сулла и их помощники, а также молодой Марий, сияющий от гордости за своего отца, при котором он теперь служил в качестве кадета. «Этот щенок несет здесь наблюдение!» – подумал Сулла и постарался не замечать его.

Битву вспоминали целиком и в деталях, и ее разбор занял даже, может быть, больше времени, чем она сама; но неизбежно, по мере того, как понижался уровень вина в амфоре, разговор перешел на политику. Законопроект Луция Цезаря был предметом обсуждения и вызвал шок у подчиненных Мария; он не рассказывал им о своем разговоре с Суллой во Фрегеллах. Реакция была неоднозначной, но большинство было против. Они были солдатами и, сражаясь в течение шести месяцев, видели гибель тысяч своих товарищей, и теперь чувствовали, что малодушные старцы в Риме не дают им шанса как следует взяться за дело, начать побеждать. Те, сидящие в Риме в безопасности, представлялись им гусиной стаей старых высохших дев-весталок, куда они зачисляли и Филиппа, подвергнув его сокрушительной критике. Недалеко от них, по общему мнению, ушел и Луций Цезарь.

– Все Юлии Цезари – слишком чистокровные пучки нервов, – заявил раскрасневшийся Марий. – Жаль, что во время этого кризиса в роли старшего консула у нас оказался Юлий Цезарь. Я знал, что он сломается.

– По-твоему, Гай Марий, мы не должны делать абсолютно никаких уступок италикам? – спросил Сулла.

– Я, пожалуй, не хотел бы, чтобы мы их сделали, – сказал Марий. – Пока не дошло до открытой войны – это было другое дело. Но если народ объявляет себя врагом Рима, он становится и моим врагом. Навсегда.

– Я тоже так считаю, – согласился Сулла. – Однако, если Луций Юлий сумеет убедить сенат и народ Рима принять его закон, это уменьшит вероятность отделения Этрурии и Умбрии. Я слышал о новых волнениях в обеих этих землях.

– Это правда. Вот поэтому Луций Катон Лициниан и Авл Плотий забрали войска у Секста Юлия и выступили: Плотий в Умбрию, а Катон Лициниан в Этрурию, – сказал Марий.

– Что же в таком случае делает Секст Юлий?

– Он поправляет здоровье в Риме. У него очень скверно обстоит дело с грудной клеткой, как пишет моя мать в последнем письме, – громко ответил молодой Марий.

Сулла бросил на него уничтожающий взгляд, но тому было все нипочем. Тем не менее, если даже у кого-то отец – главнокомандующий, ему все равно не следует вмешиваться в беседу, будучи всего-навсего контуберналием!

– Без сомнения кампания в Этрурии даст Катону Лициниану шанс выиграть консульский пост на следующий год, – заявил Сулла, – при условии, что он хорошо ее проведет. Я думаю, он сможет.

– Я тоже так думаю, – сказал Марий, рыгнув. – Это дело величиной с горошину – как раз под стать такой горошине, как Катон Лициниан.

– Что, Гай Марий, он не произвел на тебя впечатления? – ухмыльнулся Сулла.

– А на тебя?

– Ни малейшего, – Сулла чувствовал, что с него довольно вина и переключился на воду. – Тем временем, что будем делать мы сами? Сентябрь – это период ярмарок, а потом я должен буду успешно вернуться в Кампанию. Я хотел бы наверстать то, что упустил, если это возможно.

– Я не могу поверить, что Луций Юлий позволит Эгнатию одурачить его в теснине Мельфы! – вмешался молодой Марий.