Третий глаз

Щедрая посула взбодрила таксиста, и вот Лука уже катит в одиночестве, на мягком сиденье. Три летних сезона не бывал он в городе, возвращался, когда снег сыпался на асфальт. Пригасив слепящие фары, мчатся встречные автомашины, в обгон летят красные огоньки — зады легковушек. Тротуары забиты гуляющими, у кинотеатра людно. Какие красавцы фланируют! К Даше может подвалить этакий франт — не чета Ивушкину…

Выходя из такси возле своего дома, сунул шоферу лишнюю пятерку, задумался: идти ли в квартиру или предварительно позвонить из будки телефона-автомата. Нет! Точно вихрь понес его вперед, быстро взбежал по лестничному маршу на второй этаж, радуясь, что никто не попался на глаза из знакомых, не остановил его и не расспрашивает ни о чем; поднялся на третий этаж, надавил кулаком кнопку звонка. Никто за дверью не стукнул, не шевельнулся. Хотя бы собачонку завела! Затявкает зверюшка — там живут. Ударился плечом в запертую дверь, некрепкая доска из фибролита, отделяющая хозяина от его законного логова, дрогнула. Два-три таких толчка — и запоры выломятся или дверь выпадет в коридор квартиры. Добыл из бумажника ключи, вступил в темноту малюсенького коридорчика. Свет, вспыхнувший от нажима пальцем, бросил под ноги медвежью шкуру, которую Лука купил у старика в Саянах, когда четыре года назад был там на студенческой практике. Квартира приветствовала его торчащими над телевизором дюралевыми лыжными палками; поставил их вместо антенны, чтобы ловили волны… И пусть ловят! Если бы еще за женой наблюдали и передавали сигналы в горы… в палатку… Диван в углу, телефон на подставке в кухне — вещи предлагают себя: садись, смотри, звони. Не снимая плаща, свалился на диван. Где же Даша? Постучал сапогами об пол — краска отскакивает, лупится. Провел пальцем по ободку держателя настенной лампы — пыли нет.

А может, Даша в командировке?

На подставке для телефона — голубые корочки записной книжки. Кинулся перелистывать, пальцы затвердели, листочки им не даются: цифры, цифры, цифры… имена, фамилии, названия улиц… И все незнакомое Луке Петровичу; как он оторвался от города и от жизни Даши. Беспокойство не покидало его.

В спальной комнате заправлены ворсистыми одеялами две раскладушки: одна — жены, другая — его; летом постель Луки предназначалась сыну. Отбросил одеяло, простыня не смята, значит, сын ночует у бабушки. «Зачем же прилетел в свою квартиру? Почему не расспросил Серегу подробней о жене?» Вернулся на диван, откинулся на спинку, воображение рисовало невероятные сцены, которые происходили здесь с женой. Не позвонить ли Сергею Кваше по его телефону? Нет, нельзя, разболтает другим, сплетнями опутают Дашу.

Вскочил как хлыстом подстегнутый. В кухне осмотрел угол под раковиной, куда ставили зимой бутылки из-под пива: пусто. «Найти какую-нибудь улику!» — приказал себе и услыхал тарахтенье холодильника. Распахнул дверцу, в морозилке — завернутый в целлофан кусок колбасы, на полочке в банке — масло. Ощупал рюмки в кухонном шкафу — чистые… Даша может с минуты на минуту явиться. Размышлял, какие следы остаются в квартире от побывавшего мужчины. Воображал сюжеты: жена на коленях у старца, и старец с мокрыми губами дрожащей рукой подносит спичку к папиросе.

Быстро прошел к балконной двери, повернул ручку, рванул скобу на себя, встал на колени, ощупал бетонную плиту: нет ли окурков? Ржавые балконные перила — аж желтовато-коричневые, сквозь них дули ветры, да и дожди смыли все остатки бумажных мундштуков или пепла. Постоял посреди комнаты под лампочкой. Беспокойство стучало в висках: ищи, ищи! А что искать-то? Забытую табакерку? Кисет? Ага! Обгоревшую спичку…

Осмотрел туалет, ванную, подоконники, книжную полочку, тщательно обследовал щели между половицами. Ползая по полу, просунул голову под диван и углядел на плинтусе что-то серое. Тронул пальцем — пепел? Кровь хлынула в лицо. Сердце учащенно заколотилось. Отодвинул диван, брезгливо тронул пальцем остатки мягкого вещества: пепел от сигареты! Спешно поставил диван на место, сел на него, разглядывая остатки сероватой пыли на подушечке пальца. «Не станет жена водить мужчину в дом. Это не пепел, а пыль». Усомнился и ужаснулся. Пыль или пепел? Да пепел же! Серый пепел! Свежий ли?

«Она в городе, а я в горах — так нельзя», — хотелось бежать куда-то, и кого-то настигать, и треснуть кулаком в затылок, сшибить его с ног, пинать сапогом в лицо и в живот. Мышцы напряглись, весь организм жаждал разрядки. Вошел бы сейчас в дверь какой-нибудь франт или старикашка… А если погасить свет, затвориться на ключ и сидеть, как в скрадне, поджидать — войдут двое, послушать их разговоры, а потом выбраться из кладовки; очень удобно — в кладовке. Нажал выключатель. В темноте постоял с минуту, опять озарил комнату. Уж легче бросить геологию, чем снизойти до мерзкого караульщика.