Третий пир

Филологический доктор не отвечал, разглядывая доктора подпольного. Собственно, он приехал в этот дом повидаться с потомками, к которым по наследству перешел ведь не только парабеллум (банально обязанный, по законам жанра, выстрелить) — но и трактат, и родовая тайна (родовая травма — каламбур, правда, слабенький). Пенсионер-функционер; стучал иль не стучал — вот в чем вопрос, да уже неважно, да и не признается — и Бог с ним (вот уж чем Иван Александрович не страдал — жалостью, скупой мужской слезой). Прозаик. «Игра в садовника» — юная блестящая попытка новой прозы, синтез поэзии и прозы, о чем мечтал Иннокентий Анненский в Царском Селе. Все благополучно с виду, смердящие провалы прикрыты розами (метафора в духе «Игры в садовника»), очень любопытны женские образы — матери и жены, нервные, страстные, духовные, — да, пожалуй, подходящее слово. И вообще праздник удался, прелестные дамы, лепечут, верные друзья горят дружбой и ведут азартные речи для домашнего употребления. Его девочка своим мальчиком не интересуется (и взаимно). Подспудные страсти кипят, шампанское, как полагается, леденит утробу, и коньяк в меру тепл — сладостно согревает, и все остальное (яства) хочется охарактеризовать в обильном державинском стиле — с двухсотлетней поправкой на природную истощенность… «где стол был яств — там…» Ну, ну, явно преждевременно… удачное двойное рождение в пору урожая, плодоносного, душистого. Однако беспокойство, тревогу — чувства, до тошноты знакомые, — вызывает сидящий напротив маленький, черненький человек, который как-то затесался в приличное семейство, всюду лезет, подзуживает, исподтишка руководит пиром. Его Ивану Александровичу почему-то не представили. Между докторами под звон, лепет и смех состоялся обмен репликами: «Подвига не было. А вы кто такой?» — «Доктор Жека. Могу вылечить за приемлемую плату». — «Пожалуйста. Попробуйте». — «Не верите? Гляньте». Жека снял очки, уставился в одну точку, на виске выступила, пульсируя, извилистая жилка: цветы в стеклянной вазе зашевелились, задрожали, дрожь передавалась вверх от листков к лепесткам, бутоны будто силились раскрыться, три ярких пятна опали на скатерть. «Телекинез, — сказал Алеша с восхищением в остолбеневшей паузе. — Здорово!» Поль приказала, опередив Анну Леонтьевну: «Прекрати! Противно!» Розы замирали, обретая пленительную стройность, актриса упала в обморок, то есть откинулась на спинку стула, явив на миг свой истинный возраст, вокруг засуетились, отвлекаясь от страшного «пурпура царей». Но доктор филологических наук не дрогнул, противопоставив противосидящему доктору волю непреклонную, сверхчеловеческую. Вышла ничья. «Недаром он мне сразу не понравился!» — одновременно подумали доктора друг про друга, а Иван Александрович дополнительно: «Держава атеизма медленно, но верно как Иудея перед концом, заполняется магами и шарлатанами. Правда, там был не конец, там не ослабел инстинкт, а у нас взять хотя бы эту семью с их семейным другом…» Вэлос перевел взгляд на актрису, она очнулась, улыбнулась по-детски, входя в образ. Символист, погладил ее по белокурым кудрям, возгласил:

— Шутки в сторону, господа! Пьем за любовь — всегда новую и всегда молодую.

Да, да, это так. Алеша следил за обнаженными загорелыми руками в вишневом отсвете — совсем близко, рядом, такая живая, такая любимая, что впору зарыдать от отчаяния, нет от счастья… от счастья и от отчаяния вместе! Поставила бокал, отщипнула виноградину — влажные гроздья на круглом плоском блюде, — крупную, продолговатую, с розоватым налетом и косточками в сочной глубине; подержала в пальцах, схватилась за крахмальную салфетку, уронила на колени, взяла сигарету из пачки — Алеша наготове, поднес огонек, сам присоединился, сказал полушепотом: «Здорово, да?» — «Что?» — «Да вон как розы дрожали. За такую чертовщину ничего не жалко отдать, правда?» — «Боже сохрани! Зачем вам?» Сказать или не сказать? Не решился, пошел окольным путем: «Любого можно загипнотизировать. Двенадцатого, например, экзамен по английскому…» — «Какой вы еще мальчик, Алексей». — «Я не мальчик!» — «Ну извините. Но вы же понимаете, за все придется заплатить». — «Ну и заплатил бы. А вообще не понимаю: за что ему платить, он же не виноват, что у него такие способности?» — «Я тоже не понимаю, почему именно он выбран». — «Вот именно. Он ведь лечит?» — «Мне кажется, он освобождает какие-то темные силы в человеке, зло. Его жалко». — «Вам его жалко?» — изумился Алеша. Могла бы пожалеть кого и поближе, кто день и ночь о ней думает… а может, он и есть паучок? Да ну, ерунда, тот сидит рядом с Митей, ясно, шикарный мужик, курит, козел, американские сигареты, мужа угощает… Да ну их всех к черту, Лизка выдумала мне назло! А она — рядом, и минуты текут, утекают горячим песком меж пальцев… «Как мне у вас в Милом понравилось!» — «Да? Приезжайте как-нибудь с Лизой».