Третий пир

Она, с билетами, села рядом (шепотом: «Ну что, Лиз?»), передернула плечами: ничего, мол, нормально. Образ Катерины из «Грозы» — стало быть, «Луч света в темном царстве» (ассоциирующийся почему-то с полукопченой колбасой… да, залитое солнцем купе, туляки со списком, странный старик…). Измена мужу, учит Добролюбов, в данном случае, порыв к свободе, к свету, к самоубийству — к подвигу в удушающей атмосфере николаевской России… или александровской?… словом, царской России. Муж — грубый, ничтожный, пьяный… а как его звали? а любовника?.. «Алеш, как звали мужа и любовника Катерины?» — «Какой Катерины?.. Ах да! Черт их знает!» — «Еще слово — и я вас обоих удалю» (золотая дама). Ребята затаились, вспоминая лихорадочно: муж и любовник, муж и любовник, муж… Наконец из какой-то школьной скукоты скромно и услужливо проявились два имени. Тихон и Борис — записал Алеша и незаметно подвинул свой листок к Лизе. Улажено!

Тут подоспела его очередь к старичку, до Лизы изредка доносилось: «Дух беспокойный, дух порочный, кто звал тебя во тьме полночной?.. Забвенья не дал Бог, да он и не взял бы забвенья…» — «Как вы это понимаете?» — «Гордыня ума». — «Что такое „гордыня ума“?» — «Он восстал против Бога, ну, захотел сравняться с Ним… возьмем, например, Люцифера…» Лиза занялась разбором предложения (пустячок! хотят поймать на «точке с запятой»… как бы не так!), одновременно прислушиваясь: «Так в чем же вы видите просветляющий смысл?» — «Идет борьба за юную душу, и несмотря на сомнения, побеждает свет, Тамара как бы очищается смертью» (вот как надо говорить: Катерина очищается смертью! Молодец Алешка! Во всей классике, несмотря на трупы и трупы, просветляющий смысл). «…И если сравнить разные редакции…» — «А кстати, сколько известно редакций поэмы?» — «Поэт мучился „демонизмом“ всю жизнь. Шестая считается канонической, но в 1841 году…»

Итак, пора! Лиза с трепетом села напротив шикарной дамы, та спросила рассеянно, глядя в какой-то список:

— Фамилия.

— Мещерякова.

Дама оторвалась от списка, сверкнуло золото и огонек интереса в узких глазах, проговорила со снисходительной полуулыбкой:

— Ну, что там у вас?

— Имя числительное.

Лиза начала энергично, но не успела и половины выложить, как ее перебили:

— Следующий вопрос.

— Разделительные «ъ» и «ь» знаки.

Однако и знаки даму почти не заинтересовали, перешли к разбору предложения, и очень скоро, без обязательных дополнительных страданий, Лизино испытание по русскому закончилось. Подозрительно легко! Она обернулась, переходя к соседнему столу: сверкающая дама с насмешливым любопытством смотрит вслед… Иван Александрович! Ну конечно! Как же я сразу не сообразила?

Старичок, любезный, но въедливый, очевидно, не был в курсе дела, спрашивал долго, нудно, подробно, отвлекаясь в разные стороны. Но не на ту напал!

— …как писал сам автор, в пыточных записях «Слова и Дела» стонала от страха и боли и лгала… кажется, так?., да, плакала и лгала народная Русь. И еще, поучения протопопа Аввакума — «Книга бесед». Отсюда — образный и точный язык романа, — закончила Лиза, старичок улыбнулся приветливо.

— Уж коли вы цитируете Алексея Николаевича Толстого, не помните, случайно, как сам он сформулировал свою задачу в «Петре I»?

— Помню. Он искал разгадку… как это?., разгадку русского народа и русской государственности, — выпалила Лиза беззаботно. Все. Блеск!

— Ну и как, нашел? — спросил вдруг старичок проникновенно.

— Что нашел?

— Разгадку нашего народа и нашей государственности.

Нашел или не нашел. Лиза колебалась. С одной стороны — классик… или не классик? Да или нет, черт его возьми! Если да — то, может быть, нашел, хотя все они без исключения заблуждались… Но он же советский классик! Значит, не заблуждался? А если этот спросит, в чем разгадка? Я нигде про это не читала… И роман-то не окончен! Он умер, не окончив…

— Не нашел! — отрубила Лиза угрюмо.

— Очень любопытно! — воскликнул старичок («впадая в детство» — подумала она неприязненно). — Разверните свой ответ поподробнее, представьте, что мы с вами просто беседуем.

«Еще и издевается!.. Неужели все-таки нашел?.. Ну и пусть! А я буду стоять на своем!»

— Это больно просто было бы: в одном романе целую нацию разгадать и закрыть тему. О чем теперешним-то писать?

— Ваш подход мне нравится, — одобрил старичок («Натуральный садист!»). — Однако вернемся к «Петру I». В какие годы писался роман?

— С двадцать девятого по сорок четвертый, — Лиза уже сорвалась со школьной линии, и ее несло куда-то вдаль, как бедного Евгения под медные копыта: «Ужо тебе!». — Толстой на Петра не налюбуется, а мне лично он несимпатичен.

— Это почему же?

— Он убил сына. Думаете, зря его прозвали «антихристом»?

— Не думаю.

— Вот вам и разгадка: народу не нужна такая государственность, и в Европу его не нужно тащить, вообще оставить в покое, он сам придет, если захочет.

— Вы читали Мережковского?

— Какого еще…

— Правда, в советский период он не издавался.

— А чего ж тогда спрашиваете? Разве это честно? Все от нас спрятали — и спрашиваете?

— Вы свободны, — внезапно сказал старичок.