Третий звонок

И еще один, последний, спектакль по «Лиру», подлежащий нашему торопливому, субъективному и импульсивному анализу. «Лир» – Стрелера. Этот знаковый в XX веке спектакль был неоднократно описан, о нем есть целые диссертации. Но лишь когда ты его видишь, пусть и в телеварианте (спектакль был снят в присутствии зрителей и с их реакциями), созданном Стрелером, ты начинаешь понимать, почему он считался выдающимся и легендарным. Да, это очень, если можно так выразиться, очень итальянский спектакль. Условный, как комедии масок Гольдони или Гоцци. Лир в первой сцене, как впрочем и Глостер, с белым клоунским лицом, в балахоне, у которого клоунский же воротник, на голове золотая, нарочито картонная корона. Он очень быстро-быстро говорит. Такое ощущение, что смешит и паясничает. Элементы клоунады проходят через весь этот спектакль, разыгрываемый как бы на цирковой арене. Актеры передвигаются над грязью арены (мира) по деревянным досочкам. Карта государства – большая тюлевая ткань, которую делят и режут, отмеряют и складывают, как ткань, купленную в магазине, ведя во время сей процедуры важный, неторопливый диалог, Гонерилья и Регана. Когда старик Глостер, очень похожий на Лира, они почти неотличимы в своей клоунской старости, хочет прочесть подметное письмо, он начинает видеть написанное, только надев черные очки. Эти черные очки задействованы и в другой сцене Глостера, когда он пытается как следует разглядеть Тома из Бедлама, личину которого надел на себя его сын Эдгар.

Но, конечно же, одна из самых главных и весьма убедительных в спектакле Стрелера находок, сделавшихся открытием мастера – маленькая Корделия, надевающая маску шута Лира. Когда на сцене Корделия – шут отсутствует (так и у Шекспира), когда есть шут – нет Корделии (так и у Шекспира). С тех пор, как Корделия удалилась во Францию, шут захандрил (так, опять-таки так у Шекспира). Исчезает из пьесы шут с его странной фразой:

«А я лягу спать в полдень». И через сцену возникает Корделия, королева Франции, приехавшая спасать отца с войском французского короля.

Но вот что любопытно. В спектакле Стрелера Корделия не исчезает ни на минуту, а шут – только ее ипостась. Никакого шута как бы в спектакле нет. Есть любящая дочь, не покинувшая отца ни на минуту. Она переоделась шутом, эта малышка-мальчишка – шут с «припарками», свистульками и прочим детским и шутовским реквизитом. На ее фоне две яркие, сексуальные, в цветных, торчащих вокруг головы париках сестры Гонерилья и Регана кажутся двумя фуриями. Как бы куклы, но страстные, чувственные, манящие, обольстительные и обольщающие мужчин. Красавец Эдмонд – предел их вожделений, яблоко раздора. А он мечется между ними, не зная, кого предпочесть.

Ну а Лир? И он, и Глостер – старики-двойники – сыграны, безусловно, по законам этого странного, но удивительного спектакля о молодых, которые теснят к гробу, не брезгуя ничем, этих смешных, трагических и отживших свой век двух стариков. Они, молодые, разумеется, добиваются своего в азарте и ажиотаже борьбы, но в силу обстоятельств гибнут тоже. Однако не это главное (я имею в виду их гибель), но центральной мыслью выделяется беспощадность вытеснения из жизни, почти насильственного вытеснения за гробовую черту этих придурковатых стариков, один из которых король Лир…

Рыдай, рыдай, старый клоун Лир, над телом бездыханной малышки Корделии, твоей детки, твоего шута и мамочки! Опомнился, старый дурень? Рыдаешь? Но поздно рыдать. Слезами горю не поможешь. Тогда умри от горя сам. И Лир умирает…

Я как мог набросал свое впечатление от увиденного мной на телеэкране знаменитого спектакля Стрелера, поставленного им в 60-х (может быть 70-х) годах прошлого столетия. Зачем? Чтобы самому себе объяснить, что заимствовать нам хоть что-либо сделанное Стрелером бесполезно и глупо, поскольку его решение итальянское, южное, нам, северянам, абсолютно чуждое, хотя по-своему и восхитительное.

Ну а теперь, благословясь, попробую что-то еще рассказать о нашем и моем личном подходе к нашей русской версии в Театре им. Моссовета в 2003 году.