Тревожное торжество

– Не хитрите, Павел, – возмутилась она. – Бизнес это бизнес, а женщина это женщина. Я всегда остаюсь простой бабой, ночью мне нужен не бизнес, а мужик. – Алла лопатками прижалась к спинке стула и томно погладила ладонями голый живот. – Больше не кормите меня разговорами о бизнесе. Посмотрите на мое тело. Разве вам не хочется его?

Хавин смотрел на ее красивое тело, и это не было ему неприятно. Где-то внутри время от времени возникало возбуждение, которое он изгонял из себя, понимая, что оно противно его воле. И сейчас, чтобы не унизить Истровскую отказом, с трудом подбирал слова для ответа:

– Природа не обидела вас, Алла. Вы – красивая. Но я чертовски устал сегодня, все во мне теперь спит. Какой прок женщине от спящего мужика?

Истровская не поверила ему, она чуяла в этой квартире запах Вероники и убеждена была, что той он бы не сказал таких слов. Осознание того, что Хавин еще не остыл от тела Вероники, отравляло ее настроение и останавливало Аллу. Она нехотя поднялась со стула и пошла в спальню.

Сбросив с себя рубашку Хавина, легла в постель, стала смотреть в темный потолок, где тусклый уличный свет через окно рисовал узоры. Сон к Истровской не шел, мысли о Хавине сверлили мозг, распаляя, тело ныло от желания.

Алла несколько раз перевернулась с боку на бок, потом села, спустила ноги с кровати. Нет, она ни в коем случае не может сейчас упустить Хавина. Ударить лицом в грязь, когда представился такой случай. Ни за что. Не Веронику в этой постели, а ее он должен запомнить больше всего. Только ее. Потому что равной ей в постели никого нет. Она была уверена в этом.

Павел расположился в кабинете на диване, уже начал засыпать, когда вдруг почувствовал у себя на груди руку Аллы. Очнулся. Увидал, как Истровская наклонилась над ним.

– Алла, – он потянул на себя одеяло, – давайте спать, – сделал попытку повернуться набок.

Но Алла удержала от этого, притулилась с краю дивана и притиснулась к Хавину голой грудью.

– Я совсем не возражаю, Павел, – отозвалась она, – я и пришла, чтобы спать с вами, – и прижалась к его губам своими.

Павел почувствовал жар от голого женского тела, напрягся, отвернул лицо, вдохнул воздух и оторвал Истровскую от себя:

– Это слишком, Алла. – Понимая, что в эту минуту он бил по самолюбию Истровской, Павел попытался несколько смягчить свой отказ. – Мы же договорились с вами, что кроме бизнеса между нами ничего не должно быть, иначе это уже не бизнес, это уже… черт знает что. – Хавин резко сел на диване.

– Об этом мы не договаривались, Павел, – усмехнулась Алла. Сейчас, когда они на диване вдвоем, когда она голая, а он в одних трусах, об этом даже думать было нелепо. Она почти достигла цели, оставалось совсем немного, еще чуть-чуть, самая малость. – Дотроньтесь до моего тела, Павел, – попросила. – Оно многое умеет. Где ваши руки, почему они не на моем теле? – Алла придвинулась и прижалась к Хавину. – Не отказывайтесь от него!

Павел решительно встал с дивана. Истровская вскочила следом, крепко обхватила его за шею и впилась в губы, обжигая горячим телом. Он стоял недвижимо, опустив руки по швам. Окажись он в подобном положении в другое время, он, вероятно, не смог бы отказаться от Аллы, как не могли отказаться многие мужчины, но сейчас Павел помнил Веронику в своих объятиях, и это было выше него.

– Простите, Алла, – громко сказал он. – Идите в спальню, ложитесь спать! – Расцепил ее руки и отодвинул женщину от себя. Это было сделано жестко, с решительным видом. Она замерла недоуменно, постепенно осознавая, что ее попытка сегодня не увенчается успехом. И это мгновенно взорвало Истровскую, в глазах сверкнули злые огоньки, разнесся разъяренный визг:

– Вы пожалеете об этом, Павел! Я вам припомню! – Ярость бушевала в ней, как пожар, какой трудно было затушить. Теперь Алла готова была кинуться на Хавина и вцепиться своими коготками ему в лицо так сильно, чтобы на нем остались раны глубже тех, что она оставила на лице Вероники, и уж гораздо больше тех, какие Вероника оставила на ее щеке. – Запомните, не все коту масленица! Смеется тот, кто смеется последним, Павел!

Хавин почувствовал, как глаза Истровской прожигали его насквозь, отступил, миролюбиво заметил:

– Я не смеюсь, Алла. Просто я не в форме.

Но Истровская мирный тон Хавина приняла враждебно, ее красивые губы дрожали от обиды и негодования, ибо Павел уже второй раз отказывался от нее. И это когда она перед ним стояла голая. Подобного с Аллой никогда не происходило.

Вдобавок, некстати, вспомнились слова Аспенского, как тот предупреждал, что не на каждой остановке уже ее могут встречать с распростертыми объятьями. Павел пренебрегал ею ради Вероники. Это был позор. Она, будучи моложе Вероники, проигрывала ей. Такого Алла простить Павлу и Веронике не могла.

С усилием сдерживая свое исступление, Истровская стремительно развернулась и хлопнула дверью кабинета.