Три Александра и Александра: портреты на фоне революции

В Евангелии от Иоанна, которое Блок перечитывал именно в январе 1918 года, сказано, что Христос есть Слово, которое было от начала у Бога и которым всё начало быть, что начало быть. Он – хозяин и творец истории. Он ведёт человека и человечество из прошлого в будущее. Исторический путь человечества – как бы тяжёл, мучителен, жесток он ни был – есть путь от небытия ко Христу. Революция – Блок был в этом уверен – есть не падение в небытие, а мучительный и страшный рывок из прошлого в будущее. Значит, впереди – Христос.

XII

В день завершения «Двенадцати», 29 января (11 февраля[20]) 1918 года телеграф разнёс по всему миру две ошеломляющих новости. Глава советской делегации на мирных переговорах в Брест-Литовске Лев Троцкий в ответ на германский ультиматум объявил, что Россия мир не подписывает, войну не ведёт и армию демобилизует. В ответ с германской стороны последовало заявление, что отказ от подписания договора означает прекращение перемирия. Война, таким образом, возобновляется. Советская Россия должна вести её в условиях революционного хаоса и полного распада армии.

На следующий день, 30 января, Блок написал стихотворение «Скифы». Оно было опубликовано всё в том же «Знамени труда» 20 февраля (по новому стилю). Германские войска уже продвигались к Петрограду; спешно формировались отряды Красной армии; по городу носились слухи о скором пришествии немцев. Левые эсеры, анархисты, наиболее непримиримые большевики (левые коммунисты) повсюду выкрикивали лозунги «революционной войны».

«Скифы» – едва ли не единственное стихотворение Блока, которое можно назвать политическим. Впрочем, политическая тема в нём вторична; она рождается как продолжение темы революционной стихии, которая служит фоном поэмы «Двенадцать». В этот момент Блок по своему ощущению шума революции был близок к левым эсерам – боевым романтикам и жестоким мечтателям, свято верившим в наступление новой эры: всемирного союза трудовых коммун. Им, как и Блоку, был чужд приземлённый прагматизм большевиков-ленинцев. Идея великого революционного похода с Востока на Запад вдохновляла их. На какое-то время вдохновила она и Блока, принципиального противника и ненавистника войны.

Правда, Блок и здесь идёт своим путём, он вне партий. В его стихотворении озвучена не мечта о мировой коммуне, а старый мотив, варьировавшийся у Пушкина, славянофилов, Достоевского, Владимира Соловьёва, мотив, переложенный на музыкальный лад революций и войн XX века. Россия отворяет и затворяет врата Востока; она веками укрывала Запад от восточной угрозы.

Отвергнутая Западом, она откроет шлюзы – и Запад будет сметён жёлтой волной. Концепция не новая, совершенно искусственная, плод кабинетного теоретизирования, но в революционные годы она переживала второе рождение. Схожие идеи вынашивал в это время неприметный казачий офицер барон фон Унгерн-Штернберг, незадолго до революции изгнанный из полка и отданный под суд за воинское преступление. В то время, когда в Петрограде читатели «Знамени труда» передавали из рук в руки газетные листы со свежеотпечатанными строфами блоковской оды, Унгерн мчался в поезде встречь солнцу, чтобы в далёкой Даурии, в условиях разрастающейся Гражданской войны начать великое дело: воссоздание державы Чингисхана. Засим его мысленному взору представлялся крестовый поход с Востока на Запад; уничтожение прогнившей западной цивилизации вместе с её порождением – коммунизмом; установление над всем миром буддийского неба Майтрейи и закона Чингисхановой Ясы. Деятельность этого безумца, умевшего, однако, одерживать победы, станет прямым воплощением в жизнь блоковского предвидения о том, как

…свирепый гуннВ карманах трупов будет шарить,Жечь города, и в церковь гнать табун,

И мясо белых братьев жарить!..

«Скифами» закончился короткий и бурный творческий подъём – последний в жизни Блока. За последующие три с половиной года он напишет всего четыре новых стихотворения, да ещё несколько незавершённых набросков и стихотворных шуток. Собственно говоря, после «Двенадцати» и «Скифов» начинается его смертный путь.

Внешне Блок оставался прежним: сильным, подтянутым, молчаливо-сдержанным, элегантным. Последние качества становились ещё приметнее на фоне того, что творилось вокруг. Революционные беды накатывали на Петроград одну волну за другой. Голод, разруха, тиф, красный террор, бандитизм, тревожные вести с фронтов. Город опустел, уже летом 1918 года он стал приобретать мертвенные черты – летучий голландец революции. Магазины закрылись, уличные фонари погасли, разорённые особняки зияли провалами окон.