Три Александра и Александра: портреты на фоне революции

Но эти беды не были ещё ведомы Александре Коллонтай, когда она впервые осознала невозможность жизни в таких условиях. В её социальной среде – образованной и обеспеченной, составлявшей, правда, лишь 1–2 % населения страны, – материнство и детство были сравнительно неплохо обустроены. Платой за благополучие было, однако, отсутствие свободы жизненного выбора. Хозяйка при муже, мать при детях – вот две допустимых женских роли. Всё остальное, всякое проявление свободы, самостоятельности в общественной деятельности, в образе мыслей, в любви – осмеивается или осуждается. Женщина в обеспеченной семье – чижик в клетке. Первым следствием пережитого Александрой перелома становится её уход из семьи.

Странность, кажущаяся необъяснимость этого поступка заключалась в том, что поперечная Александра вовсе не разлюбила мужа, не бросила сына. И с мужем, и с сыном у неё сохранялись тёплые, даже нежные отношения. В 1914 году в письме к сыну она с негодованием пишет о каких-то недоброжелателях старшего Коллонтая (к тому времени уже генерала): «Папина честность и благородство им – бельмо в глазу». В 1917 году, перед возвращением в охваченную революционной горячкой Россию, беспокоится о здоровье Владимира Людвиговича, с которым за год до этого наконец официально оформила развод. Впоследствии, после его смерти (он умер в том же 1917 году), она возьмёт на себя заботу о его второй жене Марии Ипатьевне, устроит её секретаршей в полпредство СССР в Норвегии, поможет выйти замуж за норвежца и навсегда остаться в этой благополучной стране. О сыне Михаиле будет заботиться до самой своей смерти. Его тоже устроит на хорошую работу: в наркомат внешней торговли. Её уход из семьи в 1898 году был подобен уходу праведницы в монастырь: не от скуки и не за лучшей долей, а по великому призванию, которому невозможно сопротивляться.

Тут я должен разочаровать читателя, по крайней мере того, который ждёт рассказа о бурных романах поборницы «свободной любви». Дело в том, что рассказывать-то особенно нечего. Конечно, после странного полурасставания с мужем у неё были влюблённости и связи. Не больше, впрочем, и не меньше, чем у всякой самостоятельной женщины, не лишённой темперамента и привлекательности. Надо сказать, что Александра Михайловна никогда – ни в письмах, ни в дневниках, ни в мемуарах, ни в частных разговорах – не распространялась на эту тему. Копаться в её отношениях с мужчинами бестактно и неинтересно. Исключение составляет история её «коммунистического брака» с Павлом Дыбенко, ставшая неотъемлемой частью русской революционной эпопеи. Об этом речь впереди.

Кое-как объяснившись с отцом и с мужем, она уезжает в Европу – учиться. В Цюрихе слушает лекции профессора Гергхера, специалиста по рабочему вопросу, марксиста с бернштейнианским уклоном. Потом едет в Англию, знакомится и спорит с вождями тред-юнионистского движения. Вернувшись в 1899 году в Россию, общается и конфликтует со столпами русского марксизма. В это же время в лево-радикальной печати появляются её статьи на социально-экономические темы. В 1901–1903 годах – опять по Европам: Германия, Франция, Швейцария, Бельгия… Знакомства среди высшей элиты социал-демократии: Карл Каутский, супруги Лафарг, Плеханов. Постепенно она проникается утопической уверенностью: изменить женскую долю к лучшему можно только в социалистическом обществе, где каждый каждому – друг, товарищ и брат, где государство, утратив функции насилия и принуждения, сохранится лишь как инструмент всеобщей взаимопомощи. Об этом пишет статьи и книги, которые приносят ей известность в кругу социалистов. Вернувшись в Петербург, ведёт пропаганду равенства и братства в воскресной школе для рабочих и работниц за Невской заставой.