Три дня до небытия

– А кто он, если не мой отец? – Маррити досадливо пожал плечами. – Ты сама сказала: нам надо спрятаться от моего отца.

Скосив глаза, он увидел, как нахмурилась Шарлотта.

– Твой отец – не он, а другой человек, понимаешь? Ты знаешь отель Рузвельта? Там в лобби-баре миллион выходов, и всегда полно народу, миллион глаз, я смогу мониторить весь зал.

Впереди была следующая большая улица – Голливудский бульвар. Чтобы добраться до отеля Рузвельта, надо было повернуть направо.

– Мы поедем прямо в Палм-Спрингс, – сказал Фрэнк. На Палм-Спрингс надо было повернуть налево и выбраться на 101-ю.

– Я должна позвонить людям, у которых твоя дочь. Они еще не знают, что, прежде чем что-то сделать с ней, им пришлось бы убить тебя. Я должна им это объяснить. И еще мне нужно сделать пару глотков. In vino immortalitas. Фрэнк вздохнул и включил правый поворотник.

– Ты сможешь запомнить номер? – спросил он. – Я пока еще помню, но боюсь, пока доберусь до телефона, вылетит из головы.

Двухмоторный «Белл 212», спеша на восток, проскочил между горой Голливуд и куполами обсерватории Гриффит-парка, потом прошел над поросшими сухим кустарником холмами Игл-Рок и теперь следовал за собственной тенью вдоль бульвара Колорадо на высоте несколько сотен футов.

Тело Дениса Раскасса растянулось на заднем сиденье, прямо над топливным баком. Раскасс еще дышал, но его самосознание было сейчас сосредоточено в паре гигантских розовых цветков банксии и оранжевом гелевом светильнике в форме ракеты, прикрепленных кронштейнами к переборке по правому борту.

Седой Фрэнк Маррити сидел лицом по ходу движения, напротив Гольца, который, вколов себе морфин из аптечки первой помощи, раскраснелся и клевал носом. В кабине пахло чем-то вроде подгорелого арахисового масла.

На полу между ними лежал обмотанный клейкой лентой брезентовый сверток с Дафной внутри.

Несколько минут после взлета с вершины Бичвуд-каньона все молчали, но вдруг цветки банксии завибрировали, и голос Раскасса перекрыл рев газотурбинного двигателя на крыше вертолета:

– А сейчас, мистер Маррити, попрошу вас объяснить, как именно вы привели в действие машину времени.

Явно реагируя на звук голоса, Дафна головой и коленями стала толкаться в брезент, и до Маррити донесся ее приглушенный голос.

– Откройте ей голову, – сказал Гольц. – Нам не нужно, чтобы она задохнулась.

Маррити покачал головой.

– Скоро, – прошептал он, – она все равно перестанет существовать.

– Если задохнется, – Гольц неловко поерзал на своем сиденье, обращенном против хода, – будет существовать вечно – в виде трупа. Открой сверток, засранец!

Лицо Маррити вспыхнуло. Ему казалось, что он должен как-то отреагировать на засранца, что если он сейчас промолчит, то утратит что-то важное, чего не сможет вернуть.

– Мы все записываем, – прозвучал голос Раскасса. – Опишите каждый шаг.

– Ну… – начал Маррити, но Гольц сердито ткнул пальцем в сторону свертка.

Старику пришлось отстегнуть ремень безопасности, чтобы до него дотянуться. Дрожащими руками он сорвал клейкую ленту над головой Дафны и отодвинул уплотненные края брезента.

В тени между сиденьями он различил только круглые зеленые глаза Дафны и всклокоченные темные волосы.

– Ты! – произнесла она, уставившись на него. – Где мой папа?

Потом она увидела позади него серебристую стеганую ткань, которой был обит потолок, и панели из стекловолокна с непонятными круглыми и овальными отверстиями. Кабина качалась как колокол, а затем по утяжелению своего тела Маррити догадался, что вертолет набирает высоту.

– Мы в самолете? – спросила Дафна.

– В вертолете, – ответил Гольц, рассматривая в окно по левому борту горы Сан-Гейбриел. – Так что без всяких штучек…

– Ох! – девочка, казалось, задыхалась.

– Сами вы засранец! – запоздало огрызнулся на Гольца Маррити.

– Так как же, – гнул свое голос Раскасса, – заставить эту чертову машину работать? Как вы задаете конкретное время?

Маррити оглянулся на кронштейн – цветы дрожали, а красные пузыри, поднимаясь со дна гелевого светильника, собрались наверху цилиндра.

– Как задаю?.. Я импровизировал, но это сработало: приклеил пластырем к коже предмет, который был радикально изменен именно в то время, куда я хотел попасть. Я нашел между кирпичами бабушкиного сарая старые сигаретные окурки и использовал их. Не с точностью до минуты, но в нужный день я все-таки попал.

– Бабушкиного? – удивилась Дафна.

Маррити все смотрел на цветы. Он чувствовал, как под рубашкой по груди течет пот.

– Окурок? – проговорил ясный голос. – И больше ничего?

– Именно он, – хрипло ответил Маррити. – Он вроде как задрожал и разогрелся, когда я скользнул назад во времени, в нужный мне день, вдоль золотой свастики – оттуда она выглядела, как четырехсторонняя спираль. А потом надо просто… вытянуться, разогнуться, выйти из своей астральной проекции. Тогда чувствуешь, как остатки импульса силы уже без тебя уносятся в прошлое.

Повисла пауза, а потом Дафна спросила Гольца:

– Где мой отец?