Саймон был с ней полностью согласен. Встав со стула, он хотел что-нибудь ответить, но за сегодняшний вечер вокруг столько швырялись словами, что у него ничего не осталось. Видимо, не только миссис Ханимен онемела от шока. Поднимаясь по лестнице, Саймон взглянул на верхнюю площадку. Поручиться он не мог, но был почти уверен, что заметил сапоги со шнуровкой мисс Клэйборн и кончик трости, поспешно исчезнувшие из виду.
– Где тут местная больница?
Мы с Элси сидели напротив Джека и его яичницы из двух яиц, которые он гонял по тарелке уже полчаса.
– Возле библиотеки. Я вчера заметил, когда мы садились в такси.
– Думаете, нас пустят? – засомневалась я. – Может, у ее палаты сидит полицейский!
– Она же не преступница, – возразила Элси. – И не поп-звезда.
– Пустят, если она захочет нас видеть, – сказал Джек. Оставив яичницу, он отодвинул тарелку.
Я поглядела в угол столовой, где сидел Ронни. Он тоже не жевал свой завтрак, а следил за нами поверх чашки кофе. В его глазах пряталась улыбка – торжествующая, победная. Я уже решила подойти к нему при всех, но Элси заставила меня сесть.
– Не начинай, Флоренс, – потянула она меня за руку. – Не обращай на него внимания.
– Я хочу высказать ему все, что накипело! – Доливая себе чая, я заметила, что руки у меня дрожат. – Сказать, сколько горя он всем причинил!
Я не хотела кричать и спохватилась, когда все обернулись. Мисс Амброуз уставилась на наш стол с другого конца столовой. «Старайся говорить твоим комнатным голосом», – увещевала меня когда-то мама. Но в жизни бывают ситуации, когда комнатный голос неуместен.
– Давайте не будем терять хладнокровия и посмотрим, что скажет миссис Ханимен. – Джек встал.
– Если миссис Ханимен вообще есть что сказать, – буркнула Элси, и мы вышли за Джеком в солнечный свет и воскресный шум, к лентам на машинах и крикам чаек, и направились в Уэст-Клифф, где нас поглотила суета выходного дня.
Унылые заведения, эти больницы, никогда их не любила. Всякий раз походы туда связаны со страданиями: моя мать, отец, друзья и подруги, чьи жизни надломились и выдохлись задолго до моей.
– Ненавижу больницы, – призналась Элси, словно прочитав мои мысли.
Мы шли по коридору за особой в синем халате, которая добрую четверть часа раздумывала, впускать нас или нет. Даже Джек с его шармом не сразу ее покорил.
– Очень необычное время для посещений, – говорила она, – воскресное утро.
В конце концов нам разрешили войти на десять минут. Из коридора мы свернули в комнату, омытую утренним солнцем и еле уловимо пахнувшую мылом. Миссис Ханимен лежала в кровати с тем же выражением лица, что и накануне, разве что менее измученная.
– Физически она в порядке, – сказала медсестра, – но психика восстанавливается очень медленно. Проблема в том, что мы не знаем ее исходного состояния…
– Исходного? – переспросил Джек.
– Какая она обычно? – Это прозвучало как вопрос, и я впервые поняла, что ни разу не побеседовала с миссис Ханимен за все время в «Вишневом дереве».
– Обычно она очень тихая.
– Но, наверное, не настолько? – Медсестра поправила одеяло и еще немного отодвинула штору.
– Нет, – согласилась я, – не настолько.
– Она много спит, – сказал Джек.
– Почему? – удивилась медсестра.
Мы посмотрели на миссис Ханимен и снова на медсестру и ничего не ответили.
– Может, потому что старая? – в конце концов предположила я.
– Простите, вы с ней примерно ровесники? – Мы закивали. – Вы тоже много спите?
– Не особенно.
– Тогда это нечто большее, чем возраст.
Мы согласились. Я выдавила вялую улыбку.
– Десять минут. – Это был уже не вопрос, а крахмально-жесткое форменно-синее распоряжение, и медсестра оставила нас с миссис Ханимен в палате, омытой солнцем и мылом.
Миссис Ханимен. Я спохватилась, что не знаю ее имени, и посмотрела на табличку над кроватью, где фломастером было выведено: «Руфь Ханимен».
– Руфь! – позвала я. В глазах лежащей не было искорки узнавания – они смотрели вдаль на что-то невидимое нам. Руки на одеяле были сжаты в кулаки.
– Руфь, я Флоренс из «Вишневого дерева».
Ничего.
– Мы пришли посмотреть, все ли с вами в порядке, не надо ли вам чего.
Джек шумно вздохнул. В палате было тихо, только в углу неодобрительно тикали часы.
– Руфь, нам нужно с вами поговорить. – Я подтянула стул к ее кровати и попыталась взять одну из ее ладоней. – Нам не разрешат пробыть здесь долго, а мы хотим побеседовать о Габриэле.
Она впервые взглянула на меня широко открытыми, белыми глазами, полными тревоги:
– Он не мой Габриэль!
– Мы знаем, что он не Габриэль, – кивнула я.
– Но об этом нельзя никому говорить, – прошептала она и отогнула указательный палец, чтобы прижать к губам.
– Постарайтесь не волноваться.
– Он сказал, если полиция будет задавать вопросы, мы должны сказать, что это он.
Ее лицо затянуло страхом.
– Что он вам сказал? Что заставило вас исчезнуть на два дня? – спросила я.
Миссис Ханимен снова будто потерялась в неведомых далях. Я слышала ее дыхание: тихие влажные вздохи, исходившие из самого сердца, которое отжило свой век.