Три куля черных сухарей

— Слышишь? Ревет. А чего реветь? Два года пролетят, и не заметит. Парню армия нужна — для самостоятельности, для возмужания. А она ревет.

— Мать… Жалко…

— Мать! А твоя не мать была? А рази она ревела так? — он указал на мать, подошедшую к нам.

— Я за живот больше хваталась, — сказала она. — И плакала, а как же?.. Особенно когда слух прошел, што его убило…

— Дак то ж война была!

— Да и теперь… Каждой матери жалко своего дитя отпускать, — сказала мать. — Ну, што, прошшаться будем? Спасибо вам, братики мои дорогие, што пришли, проведали. — Она стала со всеми целоваться, расстроилась от чего-то, зашмыгала носом.

Обратно от перекрестка мы возвращались вчетвером. У своего двора Ульяна наказала матери:

— Кума, ты ж завтря поглядай тут на наш двор, мы с утра пораньше подадимся до Микиты…

— Ладно… А как же? Пригляжу, — пообещала мать, и мы пошли к своему дому.

Но не успели сделать и двух шагов, как услышали оклик:

— Кума Нюрка!.. Нюр?..

Мы оглянулись, возле своих ворот стояла Дарья Чуйкина, и под светом лампочки на столбе было видно, как она машет рукой — подождите. Мы с матерью остановились.

— Зачем это я Дарье вдруг понадобилась? — вслух подумала мать.

— Я гляжу, гляжу — да чи это Вася приехал? — говорила Дарья, подходя к нам. — Хоть зашел бы?.. Мы с Родионом Васильевичем часто вспоминаем твоих детей, Нюр. Какие были маленькие, как тебе трудно было с ними, а, глянь, всех вырастила…

— Да уж было… — согласилась мать. — Што ж теперь вспоминать? Было — пережили.

— Зайдите хоть на минутку.

— Поздно уже.

— Какой поздно!

— Ну, зайди, — сказала мне мать.

— А ты?

— У меня делов-то после гостей сколько! Иди, проведай дядю Родиона. Он же тебе когда-то голубя подарил.

— Помнит! — засмеялась удивленно Дарья.

— Как же не помнить. Я чуть было с ума не сошла, как увидела того голубя. Ну, иди, иди. Недолго только держите его, он ведь тоже уморился…

Я пошел к Чуйкиным. В передней горела тусклая лампочка, но и под ней было видно, что чистота здесь по-прежнему в большой чести. Дарья подала мне тапочки, я переобулся и прошел по половичку к горнице, заглянул в раздвинутые занавески. Там, как и в те далекие давние времена, всю комнату занимало огромное растение в деревянной кадке.

— Все тот же фикус цел? — спросил я.

— Нет, — улыбнулась Дарья. — Не фикус это. — И она щелкнула выключателем.

Лампы дневного света залили комнату мертвенно-блеклым «молоком». В кадке, оказывается, росло роскошное лимонное дерево, усеянное крупными зеленовато-желтыми плодами.

— Лимон! И плодоносит? — удивился я.