Три куля черных сухарей

— Так, а разве молва всегда объективна к человеку? — возразил я Дарье. — Она ведь тоже, как на кого взглянет. Кого полюбит — того и возносит, не дает в обиду, а кого невзлюбит — хоть разбейся…

— Это точно, — согласился Родион.

— Не, не грешите… — стояла на своем Дарья.

— Да чего уж тут грешного? В одного вцепится — затаскает, заласкает, а другого, наоборот, уничтожит без причины. Как ком снежный с горы катится, и на него наворачиваются пласты этой самой молвы. Одному достается только чистый снежок, эдакий бальзам, а другому, кого невзлюбят создатели этой самой молвы, — одни лишь комья грязи. И хоть ты что, хоть вывернись наизнанку, хоть кричи: «Да подождите минуточку, остановитесь, взгляните, присмотритесь: я ведь хоро-о-ший!» Ничего! Не докричишься! Не услышат! Так и идет, катится потом уже по инерции эта молва. Инерция — великая сила. Молва…

— Это точно, — подтвердил Родион.

— Простите, я что-то не то понес…

— Не, все правильно. А у нас на производстве, думаешь, не так? Это точно: на кого как глянут, — поддержал меня Родион.

Мы еще поговорили. Но вскоре почувствовал, что устал, и запросился домой. На прощанье Родион срезал с комнатного дерева желтый лимон и дал мне. Я нес его, этот чудесный плод, холодный и пахучий, вдыхал его острый, освежающий аромат и удивлялся: сколь велика сила человека, если он захочет что-то сделать! Даже лимон вырастит у себя в хате!..

Я в тот вечер долго не мог уснуть. Сначала думал о Чуйкиных, а потом вспомнился спор с Гаврюшкой, и он почему-то больше всего именно теперь взбудоражил меня. В чем-то он был прав, а в чем-то — нет, о чем-то он судил слишком прямолинейно, и у меня только теперь находились слова для возражения… Как всегда, умен задним числом.

Взбудоражил, взъерошил мысли, пошли воспоминания. Какими мы были?.. Были… Разными мы были… И у нас разное бывало…

РАДОСТЬ

Стояло долгое бабье лето — погода, которую Васька любил больше всего. Теплая, прозрачная осень — было в ней что-то и радостно-праздничное, и тоскливо-грустное: празднично было от короткого ласкового солнышка, грусть же навевало тихое, безропотное увядание природы…

Сады еще не совсем облетели, и по ним с каким-то отчаянным буйством шныряли стаи скворцов в поисках несклеванных перезрелых вишен. Налетят большой шумной тучей, обсядут деревья — почернеет сад от них, и тут же с еще бо́льшим шумом вспорхнут одновременно, взовьются высоко, будто мошкара, а через минуту, смотришь, уже опустились на луг, гоняются за букашками, ловят запоздалых мелких осенних бабочек. Хлопотливы, непоседливы стали скворцы, совсем не похожи на тех, что прилетают весной: готовятся к дальней и трудной дороге в теплые страны.

Но огородам бродят без привязи коровы, козы, телята. Ребятишки, презрев все межи и изгороди, рады раздолью: жгут костры из сухой картофельной ботвы и бурьяна, лакомятся остатками овощей на грядках. Оброненная морковка, капустная кочерыжка, недозрелый брошенный помидор, забытый рыжий огурец-семенник — все им приносит радость, все идет в ход, все съедается с превеликим удовольствием.