Три куля черных сухарей

В кустах играют звонкие суетливые синицы. Летом их и не видно было, а тут, учуяв близкие холода, уже жмутся поближе к человеческому жилью, знают: здесь их и покормят, и обогреют. А если забудут, доверчивая птичка эта напомнит о себе — вдруг в самую стужу, в самую непогоду застучит остреньким клювиком в окошко. И уж тут чье сердце не дрогнет! Тотчас откроется форточка — и высунется теплая рука с крошками пахучего хлеба на ладошке или повиснет на шнурке кусочек сала. И частенько бывает, что надолго останется открытой форточка, — милости просим в нашу хату…

В воздухе тихо и покойно, медленно плавают серебристые паутинки. И небо в это время такое чистое и глубокое, и даль до самого горизонта словно промытая, и вода в речке прозрачная, как зеркальное стекло.

Что за благодать разлита в природе!

И не понять Гурину, почему так хорошо и радостно у него на душе, отчего такая легкость в теле, отчего такой подъем на сердце? Только ли погода тому причиной? Нет, конечно же, дело нынче не только и не столько в погоде: его приняли в комсомол! Потому он и радуется, радуется вдвойне погожему деньку, теплому солнышку, веселым птицам. Вот и спешит он, торопится домой, чтобы похвастаться билетом.

Да и не спешит он вовсе, а идет своим нормальным шагом, но в теле такая легкость, что ноги сами несут его. Да не ноги вовсе, а будто и впрямь выросли у Васьки за спиной крылья, и он летит на них, как пушинка, как та беленькая невесомая паутинка, которая только что проплыла мимо.

Узкой полевой тропкой через жнивье шагает он, не жалея своих белых парусиновых туфель, так тщательно начищенных утром разведенным зубным порошком. Обзеленились носки, в морщинки изгибов набился порох земли и желтая пыльца от поздних пожнивных цветов — да только ерунда все это! Дома он снова окрасит их зубным порошком, выставит на солнце, и через минуту туфли опять будут как новые. Зато насколько он сократил путь, зато насколько быстрее придет он домой!

Кончилась тропка, вышел Васька на твердую, накатанную, как асфальт, дорогу, отбил чечетку, и вместе с пылью поплыло от его туфель белое облако пахучего зубного порошка. Зашагал по дороге, запел:

Три танкиста, три веселых друга,Экипаж машины боевой!

Миновав кирпичный завод, Васька увидел с бугра родную улицу, хаты — свою, Карпову, Симакову, Чуйкину. И не выдержал — поднял руки вверх, закричал:

— Эге-е-ей!..

Крикнул и застыдился такого своего поступка, оглянулся вокруг — никого, успокоился. Тронул карман рукой — билет на месте. Остановился, достал, повертел серенькую книжечку с тисненым профилем Ильича на обложке. Понюхал. Новенькая книжечка пахла декстрином. Развернул, стал изучать написанное:

«Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи.

ФамилияГурин

ИмяВасилий

ОтчествоКузьмич

Год рождения1923

Время вступления в члены ВЛКСМ1938 г.»

Перечитал — все правильно, все так и есть, и билет, вот он, настоящий, значит, все случилось на самом деле, не сон то был, не давняя Васькина мечта о комсомоле.

Вручая Гурину билет, секретарь райкома наказывал ему беречь его, хранить в чистоте, носить всегда с собой, держать его у сердца. Быть преданным… Васька не выдержал, сказал взволнованно:

— Хоть сейчас куда хотите пошлите!.. В Испанию хочу.

— Верим, — сказал секретарь. — Но пока твоя задача учиться, учиться и еще раз учиться. Если понадобишься, позовем. А сейчас — учись как следует!

— Хорошо! Буду учиться! Только в Испанию, если можно, запишите меня сразу…

В Испании, видать, дела идут худо, республиканцам приходится тяжело, поэтому Васька рвется туда — сразиться с фашизмом…

Сложил Васька билет, сунул в карман, оглянулся по сторонам — никого, и закричал опять:

— Эгей-гей-гей!..

И вдруг, откуда ни возьмись, Никита появился на тропе, что вьется вдоль оврага. Не заметил его Васька раньше за кустами, теперь стушевался, покраснел.

— Ты че орешь? — спросил у него Никита, подойдя поближе.

— Да… так… — отмахнулся Васька. — Вон хаты наши увидел… — И не выдержал, показал Никите билет: — Вот…

Осмотрел Никита комсомольскую книжечку и замычал одобрительно. Потом осторожно развернул ее, прочитал, губы у него задергались, улыбнулся он как-то грустно.

— Поздравляю…

— Спасибо. — Васька спрятал билет. — А ты?

— Да… — махнул Никита неопределенно. Потом пояснил: — Вступлю. Вот наладится… У нас же там еще ничего не организовалось, не определилось: все новое…

Никита поступил в только что образованный в поселке горный техникум, учился на электрика.

— Ну, это быстро организуется. Вступишь! — подбодрил его Васька.

— Вступлю.

Они постояли еще немного и разошлись каждый в свою сторону. Васька оглянулся, долго смотрел Никите вслед — низенький, коренастый, мужиковато покачиваясь, он не спеша удалялся в сторону поселка. Посмотрел на него Васька и почему-то взгрустнул: будто вместе с Никитой что-то оторвалось от него самого, оторвалось и ушло в невозвратное прошлое что-то большое, радостное, неповторимое…