Три куля черных сухарей

Повальное увлечение голубями в поселке мать называла болезнью. На самом деле это была настоящая эпидемия, затяжная, неизлечимая эпидемия, побороть которую не смогли ни голод, ни война. Ею были заражены все: и мальчишки-дошкольники, и подростки, и взрослые парни, и женатые мужики. Голубиная страсть равняла старых и малых, пораженные ею походили друг на друга, как бывают схожи люди одной профессии или одного недуга.

Невинная забава превратилась в такую страсть, которую можно сравнить лишь с азартной игрой. Голубятник, вместо того чтобы облагородиться от общения с такой мирной и кроткой птицей, превращался, как правило, в грубого, дерзкого, нахального человека. Чтобы заполучить желанный экземпляр, он шел на все: на открытое заманивание чужого голубя в свой садок, на обман, на воровство; между ними постоянно шла такая бойкая торговля, стоял такой бум, какого не знала ни одна биржа в самые лучшие времена золотой или нефтяной лихорадки. Из-за голубей школьники забрасывали школу, взрослые — работу, женатые — семьи.

Водка, карты и голуби — три заразы, три страшных капкана постоянно подстерегали ребят, и мать Гурина делала все, чтобы ее дети благополучно прошли свой путь, не попав ни в один из них.

Но, живя среди больных, трудно остаться здоровым. Чего так боялась мать, то и случилось: у ребят появился голубь…

Случается в апреле, когда уже, кажется, совсем установились теплые дни, вдруг подует северный ветер, небо занесет низкими тяжелыми тучами, посыплется сначала мелкий дождь, потом снег, и в конце концов так завьюжит, что белого света не видно. Вернулась зима, вернулась сердитой, озлобленной, и кажется, что останется она еще надолго. Но проходит день, другой, и куда что девается: снова играет солнышко, тепло, бегут речьи — рыхлый снег быстро сходит…

Всю ночь бесновалась вернувшаяся зима: завывала по-волчьи в трубе, била в закрытые ставни ошметками мокрого снега, с треском раскачивала и гнула до земли деревья.

Дарья Чуйкина не спала и от страха не давала спать Родиону:

— О господи, што ж это такое?.. Это, кажуть, в такую погоду ведьмы гуляють…

— Спи… Какие там ведьмы, — недовольно ворчал Родион, натягивая на голову одеяло, чтобы не слышать ни причитаний жены, ни воя «разгулявшихся ведьм».

— Родь, — толкала Дарья мужа. — А, Родь… А черепицу не снесеть? Слышишь, по чердаку будто штось ходит?

Родион отбросил одеяло, приподнял голову, прислушался.

— Никто там не ходит… Ветер. Спи давай.

— А черепицу, кажу, не посрываеть?

— Не… Не должно…

— В прошлом году сорвало.

— Плохо подмазана была. Ему одну трудно сорвать, а потом пойдеть молотить, как цепами. — Родион снова поднял голову, прислушался: — Не… Если б сорвало, знаешь, какой грохот был бы…

К утру ветер незаметно стих, и Дарья уснула. Когда Родион встал, она даже не проснулась — умаялась за ночь.

Сунув ноги в теплые самодельные войлочные бахилы, натянув телогрейку и набросив небрежно на голову ушанку, он пошел открывать ставни.

Перед порогом во дворе намело большой сугроб снега, но Родион не стал возвращаться, чтобы найти лопату и расчистить дорожку. Да лопаты в сенях и не было, она осталась в сарае, поэтому все равно пришлось бы лезть в сугроб.

Чтобы не зачерпнуть через край снега в бахилы, он осторожно прошел крылечком к окну, протянул руку к верхней щеколде и вдруг остановился на полпути: на ставне под навесом сидел мокрый голубь и настороженно следил за Родионовой рукой. Не долго думая и не меняя Дозы, Родион поднял незаметно другую руку и взял ею голубя.

Голубь был большой, тугой, он не вмещался в просторной руке Родиона и, дважды мыкнув басом, слабо взмахнул свободным крылом. Родион придержал крыло, сунул голубя под фуфайку и продолжал открывать ставни как ни в чем не бывало.

В комнате он подошел к кровати и, приоткрыв полы телогрейки, показал находку проснувшейся Дарье.

— Шо там?.. — протирая глаза, спросила Дарья.

— Ведьму поймал.

— Господь с тобой, шо болтаешь!

— Голубь приблудился. — И Родион опустил его на пол. — Породистый, видать!

Белый голубь с небольшими красными пятнами на плечах посмотрел в одну сторону, в другую и медленно пошел в ближайший угол. Там он присел, склонил голову, и пленочка затянула ему глаза.

— Больной? — спросила Дарья.

— Усталый… Наверное, всю ночь, бедолага, с пургою боролся. Вишь, грязный какой, мокрый и помятый. Ничо, очухается.

— Чей же это? Не Илюшкин ли?

— Вряд ли… Тот бы уже бегал по улице.

— Отдашь ему?

— Обормоту? Лучче голову оторву да в суп!..

— Ребятам Нюрки Гуриной подари… Рады будут!

— Это дело другое, — согласился Родион. — Ребятишки у нее хорошие, не шкодливые.

Когда Васька шел в школу, Дарья уже стояла в воротах, специально поджидала его. Поравнявшись с ней, Васька поздоровался и хотел пройти мимо, но она остановила его.

— Вася, зайди к нам на минутку, — сказала она ласково. — Родион Васильевич хочет что-то сказать тебе…

Васька посмотрел на Дарью, путаясь в догадках, что за дело может быть у них к нему? В сад он к ним давно не лазил — стыдно уже, взрослый. Алешка, может, нашкодил? Так опять же — какой сад зимой?