Три куля черных сухарей

Васька качнул рукой, и голубь расправил крыло — большое, крепкое, маховые перья на нем, как стальные ножи, твердые. Васька взял голубя в обе руки и распустил ему хвост — тоже большой, белый. Пересчитали перья в хвосте — много, восхитились. Все им в голубе нравилось: и красные круглые глаза, и короткий крепкий клюв птицы.

Танька тоже залюбовалась голубем, даже потрогала его рукой и заулыбалась тепло:

— Гладенький!..

В сенях послышались шаги — пришла мать. Васька быстро сунул голубя под кровать и, задернув подзор, отряхнул руки, подошел к столу, стал перебирать учебники. Алешка тоже полез в ранец, спрятался чуть ли не с головой в нем, искал что-то. Танька, ехидно посматривая на братьев, стояла посреди комнаты, ждала развития событий.

Мать вошла и еще с порога объявила весело:

— Вот и я… — Сняла платок, стряхнула. — Ну и погода! Опять зима вернулась. — Оглядела детей. — Все дома? И Вася уже пришел? Хорошо. — И принялась раздеваться.

Закусив нижнюю губу, Танька ходила по комнате, поглядывая то на ребят, то на мать, — ее подмывало сообщить матери о голубе, но сделать это почему-то медлила. Васька зыркнул на нее, и та отпустила губу — пусть сами, как хотят, а то еще поколотит.

И вдруг в наступившей тишине из-под кровати раздалось: «у-у-у… у-у-у…»

Мать удивленно оглянулась на ребят:

— Что это?

Не зная, что сказать, Васька пожал плечами, Алешка взглянул на брата, потом на мать и развел руками: ничего, мол, не знаю, сам впервые слышу…

Мать заглянула под кровать и, увидев голубя, всплеснула горестно руками:

— Боже мой!.. Как просила, как умоляла, чтобы минула меня чаша сия!..

Поморщился Васька — не нравилось ему, когда мать начинала причитать, да еще на церковный лад.

— Ну что там такого? Обыкновенный голубь… Сразу: «чаша сия»…

— Где взяли? — спросила мать строго, поднимаясь с колен.

— Украли, думаешь? — рассердился Васька. — Дядя Родион Чуйкин дал. Приблудился к нему, он поймал и нам подарил.

— Да он што, с ума сошел? Ишь расщедрился! Это он нарочно, чтобы испортить детей, ей-богу, нарочно. Завтра чтобы его в доме не было! — указала она под кровать. — Отдашь хозяину.

— «Хозяину»! Будто я знаю, кто хозяин. Может, он аж из города прилетел…

— Хозяин сам найдется, был бы голубь.

— А если не найдется?

— Выпусти, — сказала мать. — Или отнеси Родиону.

— «Выпусти»! В такую погоду? Он и так еле живой.

Мать посмотрела на окно, в которое хлестал дождь, подумала и сказала:

— Не век же такая погода будет… Может, завтра потеплеет.

На этом первое «благословение» закончилось, голубь остался ночевать. Он всю ночь почему-то жалобно поуркивал — то ли боль его какая беспокоила, то ли ему снились страшные сны.

Утром, Васька еще не вставал, бабушка пришла. Не успела та спросить, как дети, мать тут же принялась жаловаться, да так горестно, так обреченно, будто и впрямь случилась непоправимая беда.

— Помощники? Дождешься!.. Думала, ну один, кажись, уже вырос без голубей, дал бог. Большой стал, чуб уже пытается зализывать. И вот на́ тебе — голубь!

— Да чего ты уж так-то раньше времени убиваешься? — возразила ей бабушка. — Может, все еще и обойдется. А и заболели голубями — велика беда! Голуби, как корь, детская болезнь. Переболеют, и все пройдет. Вон наши ребята тоже держали голубей, а ничего: повыросли — все само собой и отпало. Гаврюшка и совсем ими не занимался, а Иван год или два. Петро — тот, правда, бегал за ними. А как поступил на работу — все и кончилось, куда те голуби и подевались… Будто растаяли.

Слушает бабушку Васька, сердцем мягче делается — правильно она рассуждает. А мать знай свое:

— На это рассчитывать нельзя. Хорошо, как переболеют, а как на всю жизнь? Вон Илюха Солопихин школу так и забросил. А все из-за голубей.

— Ну, ты уж и сравнила! Посмотришь, куда оно у них пойдет, тогда и приструнишь.

— А Лама? — не унималась мать. — Всю жизнь с голубями. И што хорошего? Женатый! Дети есть, а он сам как маленький, ни стыда, ни совести, бегает с мальчишками по улицам. Работает через пень-колоду, пьет да в карты играет. Жена плачет от него. Ну?

— Лама… А много таких-то? Што ж ты берешь уж совсем падших?

— Много?.. Хватает… Один Лама да другой мой будет — вот чего я боюсь. Ламу ж тоже какаясь мать родила, нянчила, радовалась, думала: человек будет…

— Так-то оно так, — сказала бабушка.

— А потом… Голубями ж надо заниматься, это ж не куры. Выпустил полетать и дрожи, штоб не улетели совсем. — Увидят другие, набегут сразу — орава целая. Крик, свист, драка…

— Обязательно драка, — отозвался Васька.

— Ну, поглядим, — сказала мать. — Поглядим.

— Проснулся, внучек? — заглянула бабушка к Ваське. — Показал бы, што за птицу поймали?

— Ой, нужна она вам? — всплеснула мать руками. — Вы дак тоже как ребенок, ей-богу!