Три недели в настоящем

— Садись! — широким жестом спокойно, хоть и запоздало пригласил меня Богданов. — Прав Иннокентий Семёнович, нам, чтобы только разгрести произошедшее за последние пять дней, теперь года не хватит. И без твоей помощи нам теперь никак не обойтись. Потому что в богатом русском языке даже слов таких для описания случившегося нет… И нас с майором после прочтения нашего рапорта попросят принести ещё справки от психиатра. А все документы, что накопились у нас за это время, сочтут фальшивкой, состряпанной вот в этом самом кабинете… Но ты не думай, что я жалуюсь. До позавчерашнего вечера я был самым счастливым из людей! Не знаю, как ты, а для меня это всё было чудесной сказкой!..

— Уж точно, расчудесной! — недовольно прошипел Вяземский. И на его лице отразилась гримаса острой неприязни. Ко мне и моим делам, которые я принёс в его спокойную жизнь.

— Но ты теперь одним махом всё изменил. Был невосстановимо утрачен единственный артефакт, по которому мы могли бы отчитаться о проделанной работе. Всё остальное, даже включая вот это… — Юрий Маркелович жестом показал на лежащий среди папок на сдвинутом к стене знакомом журнальном столике плоский детектор, доставшийся мне от Арсена Родионовича Пушкарёва. — …просто хлам. У твоего прибора, конечно, мы обнаружили много разных интересных функций, но всё-таки главной функции — определения координат машины времени в пространстве, он выполнить никак не может. Потому, как этих самых машин ты нам не оставил. А доказывать, что это не просто игрушка, никто теперь не возьмётся.

Юрий Маркелович серьёзно посмотрел на меня, а Иннокентий Семёнович горько вздохнул. Мне подбодрить их было нечем, и я неискренне тоже вздохнул.

— Неужели всё так плохо? — я, мечтательно покачал головой и улыбнулся.

— Ещё день-два, и мне придётся отсюда уехать. — сказал Богданов, будто и не заметив моего ироничного настроения. — И я хотел бы, чтобы наши труды не пропали даром. Мне кажется никто из нас этого не хочет. Поэтому я надеюсь, что минимум работ по этой тематике мы всё-таки сделаем. Зная ваши не очень дружественные отношения с моим заместителем, я решил предложить тебе, Валера, как-то самостоятельно оформить письменные воспоминания. Как ты пожелаешь. В виде рассказа, мемуаров или в иной свободной форме. Чтобы там было как можно больше фактического материала. Последовательность действий, ощущения во время прыжка, детали функционирования машины… Сразу скажу, публиковаться этот опус нигде и никогда не будет, он останется здесь, в лучшем случае, под грифом: «для служебного пользования». На это есть наше внутреннее правило. Но мне кажется, это и в твоих интересах тоже. Разве нет?..

Я подумал, что в его словах действительно есть правда. Вспомнил ночной визит к себе домушников-спецназовцев, которые хотели изъять у меня из обращения мою личную машину времени и, заодно, как бы между прочим, пристрелить меня. Их привело моё неосторожное обращение с технической видеозаписью работы машины времени. Больше таких визитёров мне было не нужно. Будто услышав, о чём я думаю, Богданов продолжил:

— Вполне может быть, что на тебя ещё не один раз будут нападать. — сказал полковник, увидев, что я кивнул. — Следить за тобой. Я имею в виду не ходоков, а контроль за тем, что делаешь, где находишься, с кем общаешься. Будут попытки тобой управлять, странные сообщения, странные звонки… В общем, беспокойство почти на всю оставшуюся жизнь! Ведь ты этого не хочешь? Поэтому, без нас теперь тебе никак не обойтись. И лучше будет при всех таких сигналах, сразу связываться с нами. Мы будем принимать по ним соответствующие меры… Вероятней всего, Валера, когда-нибудь это спасёт тебе жизнь…

Умение полковника одними словами добиться нужного эффекта, меня продолжало поражать. Но он, возможно, был кое в чём прав. Я вспомнил утренний звонок от молчаливого абонента, и трёхдневное сообщение в моём почтовом ящике со странным вопросом, а тот ли я вообще Валерий Евграфов. Вполне могло быть, что это начиналась какая-то со мной игра. Но связывать себя с вяземскими какими-то обещаниями я больше не хотел, но и выступать против счёл неразумным, поэтому промолчал.

— Теперь, о взрыве на трассе газопровода — сказал Богданов, ошибочно оценив моё молчание, как согласие. — Эксперты оценили его от полтонны, до двенадцати тонн в тротиловом эквиваленте. Это очень много. Взрыв был наземный и, судя по радиации, ядерный. Какие причины его могли вызвать, нужно будет ещё разбираться специалистам. Сейчас там идёт работа по расширению опасной зоны и дезактивация. Деревья, попавшие под раздачу, будут вырезаны с корнем. И почва в опасном радиусе будет вывезена и захоронена в спец могильник. У пассажиров автобуса, какие не уехали ещё вчера из города, мы начали уже проводить проверку, а водитель фуры с фруктами получил действительно большую дозу и, возможно, не выживет. Зрение он уже потерял.

Что-то болезненно защемило у меня в груди. Потерял зрение. Это из-за меня.

— Он выживет! Водитель… Никто не погибнет, я это знаю.