Три шершавых языка

Эти тяжелые небесные сферы кружились вокруг моей планеты медленно и уверенно, чувствуя себя полновластными хозяевами внимания, мыслей и жизней каждого обитателя. И какая-то смертельная тоска, может быть, отчаяние, может, страх потерять веру постоянно жила во мне. Я однозначно признавал, что скоро, очень скоро, в течение моей недолгой жизни, этот пылающий монстр столкнется с моим домом, и все живое, так же, как и я, ожидающее скорую гибель, сгинет в огненном вихре. Мольбы, отчаянные крики из самых глубин души, надежда и самые искренние обещания – все это тщетно, все уже безнадежно потеряно. Каждый, обладающий здесь божественной искрой, каждая мелкая мушка, каждый зеленый побег – все словно ждали своего единственного освобождения, свой последний выход из этой ловушки.

Лишь дети, маленькие дети, которым не дано стать родителями, самые счастливые существа, в этом мире весело играли, позабыв о смятении, страхе или о внутреннем принуждении думать об отсроченной гибели. Оптимизм, пессимизм – всего лишь две стороны глупости. А мне было почему-то тепло, немного тоскливо и даже приятно. Чувства сверкали искренностью и чистотой, будто хрусталь. Я никогда прежде не осознавал себя таким чистым. Я лежал в гамаке и загорал под красными излучениями приближавшейся планеты. На мои глаза надвинуты темные очки, и сквозь них было так приятно наблюдать красоту вулканического мира, удивляться и восхищаться изобретательностью премудрой смерти. Это и волнительно и прекрасно. Величайшее нерукотворное произведение искусства, готовое на долгие годы поглотить все твое внимание, твои заботы и мечты.

И там я непрестанно находил гораздо больше, чем просто динамику меняющихся пейзажей. В ней было что-то такое, что словно говорит тебе: не ты главный в этом мире, не то, что здесь называют человечеством, и даже не сам бог. Все будет так, как будет, и никак иначе. Что бы ты ни думал, чего бы ты ни желал. И это нравилось мне, потому что я познал суть этого кульминационного момента. Принял, что это тот самый редчайший случай, когда я действительно ничего не хочу, мне ничего не нужно, мне не к чему стремиться и не на что надеяться. В моей голове возникали мысли, словно они были не мои. А может, они рождались потому, что я стал тем редким счастливчиком, взглянувшим в свое будущее? Я принялся думать, что приближающееся событие и все то, что предшествует ему, вся эта красота, мощь и мой внутренний мир на фоне происходящего даны мне словно как самый великий дар, будто это самое светлое знание для достойнейших из существ.

И вот это случилось! Начало и конец, ответы на все вопросы и загадки, пища для голодных и сакральная находка для ищущих. Яркая вспышка, такая медленная, тягучая, вибрирующая, накатилась на меня, сдавила мое дыхание. В моих сомкнутых глазах все ярче и ярче разгорался свет, силой пробивавшийся сквозь мои веки, и в конце меня накрыло стеной ослепительной белизны, секунды, минуты, месяцы, и вот…

– Что вот? – тюкнула она пальцем ему между ребер. – Ну, давай, не мучай меня!

– Что-что? – улыбнулся Марк. – Ты открыла шторы, свет попал мне в глаза, и я проснулся.

– Ты не мог как-то получше завершить? – огорчилась она. – Все было так волшебно описано, словно сама там побывала.

– Да, действительно, очень странный сон, – подметил Марк. – Последнее время мне редко такие снились.

– Жаль, я не могу видеть твои необычные сновидения. Но, тем не менее, каждый раз, когда я спрашиваю у тебя о них, ты рассказываешь мне такое, что открывает в моем воображении картины, достойные стать произведениями искусства. Вот знаешь, что я подумала? Мне следовало выбрать художественную школу вместо музыкальной, тогда наша пара была бы и вовсе идеальной.

– Спасибо, кисонька! Мне приятно делиться с тобой такими тайничками. И я благодарен, что тебе интересно, – ответил ей Марк.

– А мне приятно, что ты охотно делишься со мной. И мы обязаны делиться многим другим. Это так здорово – воодушевлять кого-то на какие-нибудь новые подвиги каждый день, каждую свободную секунду. Именно так мы будем интересны друг для друга, пока мы вместе.

– Пока мы вместе… мм… – пробубнил Марк. – Давай-ка заменим это выражение на какое-нибудь другое. Это звучит слишком фатально для меня. Пока мы живы! Ну, нет, тоже не подходит, давай-ка просто говорить – всю нашу жизнь.

– Но мы можем, гм… не буду говорить этого слова, в разное время, – отрезала Ангела.

– Неважно, – ответил Марк. – Ты такая сильная и умная, и я уверен, что ты легко протянешь и без моей помощи, найдешь кого-нибудь, кто лучше меня, успешнее, – улыбнулся Марк и вдруг осекся. – А вообще, что это за разговоры у нас?

– Давай я кое-что скажу, а ты не будешь отвечать или задавать новые вопросы, по этой теме. И тогда поставим точку, – предложила Ангела.

– Давай, топи!

– Клянешься, что не прервешь меня и не будешь спрашивать? – спросила она и в полную силу посмотрела ему в глаза.

– Клянусь, моя радость!