Три шершавых языка

– Нет, все глухо, – с разочарованием в голосе ответил Марк.

– Хорошо, так… – начал думать человек в костюме, – пожалуй, этого пока что достаточно. В общем, случай с вами тяжелый, а ваше нахождение здесь и есть результат вашей настойчивости. Ваших родителей скорей всего устранили агенты ШТАЗИ или не ШТАЗИ, бог их теперь разберет. У Советов что ни служба, то спецслужба. В общем, похоже, это была русская разведка. Подозреваю, что и ваши родители оттуда, поскольку, как и вы, родом из СССР. Фамилия их F., но, разумеется, она вымышленная. Какая была настоящей, нам до сих пор не известно.

Буквально несколько дней назад я делал запрос в Россию. Слабая надежда, но все же стоило попробовать. Ответ стандартный. Им ничего, конечно, не известно, о чем идет речь. С какой целью ваши родители находились на территории ГДР, нам также не удалось узнать, как и причину их убийства. Я повторюсь – убийства. Если нам что-то станет еще известно, мы обязательно вас известим. А дальше искать концы я вам не советую. Даже настаиваю, чтобы вы прекратили свои поиски и держали свой рот на замке. Это совет как от себя лично, так от имени правительства Германии. На вас и так потрачено слишком много времени и сил. А теперь ваши вопросы?

– Где они похоронены?

– Нигде. Агентов под своими именами не хоронят. А если честно, вообще не хоронят. Увольнение из таких организаций у Советов зачастую через крематорий – такие у них порядки. Еще вопросы?

Марк задумался, что-то проклевывалось еще спросить, но он не успел.

– Тогда прошу покинуть кабинет, и обещайте больше не беспокоить никого своими поисками. За грехи родителей расплачиваются дети – несите это молча. Меня, кстати, вы тоже не видели. Все понятно?

– Да, спасибо, я вам очень благодарен.

– Тогда до свидания, и еще раз, держите язык за зубами. Паспорт, пожалуйста, свой тоже заберите!

– До свидания, – попрощался Марк и, схватив со стола свой паспорт, вышел в двери, где его ждал все тот же молодой человек.

***

Хотя звучит это кощунственно, но Марку действительно стало намного легче на душе. Воображение рисовало сцены, где отважные рыцари плаща и кинжала направо и налево вершили свои героические подвиги, ровно так, как это видится в голливудских фильмах. А причастность к этому его родителей даже в какой-то степени заставляла гордиться ими, гордиться собой. Но все-таки пора поставить крест на прошлом – так, кажется, поговаривал Курт.

Этим же вечером с той же брутальностью, что и гориллы барабанят по своей груди, Марк грохотал по двери Курта.

– Пошли как следует напьемся, я плачу! – радостно приветствовал Марк своего друга, когда тот появился в проеме.

***

Ночью приснился сон, невероятно теплый и яркий. Марк наутро принял его за далекое почти забытое воспоминание из прежней, давно ушедшей жизни, когда все было на своих местах.

Там он, счастливый и довольный, бежал по песчаному пляжу берега реки навстречу своей матери. У него была широченная улыбка на лице и скудная копна вьющихся тоненьких волос. Встречный теплый ветер трепал их по своему безумному замыслу и строил из них нелепые шевелюры. Мать присела на корточки, широко расставив руки, и улыбалась, поощряя его настроение. А он как мячик летел в импровизированные ворота. В них его ждали горячие объятия и поцелуи. Небольшой молодой пес, скорее всего, беспородный ушастый шалопут, бежал за ним вдогонку. Уши так и махали, как крылья, на каждом его прыжке. Чайки, солнце, песок, такое осязаемое счастье! Было радостно и легко. Было тепло и ярко на душе, и вместе со всеми этими переживаниями чувствовалась невероятная сила этого обрывка жизни. Сила, важность и неподдельный смысл. А может быть, это было не воспоминание вовсе, а давно забытый старый добрый сон, заблудившийся в закоулках памяти, размышлял Марк.

Глава 17

На третий год работы в мастерской Автодед захворал и почти перестал выходить на службу. Марку пришлось временно взять на себя его обязанности, разумеется, в урон учебе и свободному времени. Но бросить дело он не мог. К его величайшему разочарованию, заработки почему-то остались на прежнем смехотворном уровне.

Было не очень ловко спрашивать Автодеда о надбавке, но все же некая обида давала о себе знать. Ведь столько стараний остались незамеченными. Всю зиму дед появлялся лишь короткими набегами, не более пары недель, а вид при этом у него был весьма поношенный. Аппетит еще хуже. Все, что он ел, это кусочки хлеба, тут же отмоченные в молоке.

Марк уже было подумал, что его дело близится к закату, но с приходом весны, поначалу осторожно, а затем и в полную силу его добрый наставник вернулся на работу. Марку только и оставалось с приходом Автодеда, что закрывать один хвост за другим, пока его не вышвырнули из университета.

Придя одним прекрасным днем на работу, Марк застал старикана поглощенным возней со своим «Триумфом». Он выкатил мотоцикл из спокойного угла, где тот обычно радовал глаз, и спокойно протирал тряпочкой без того сиявшие формы.

– О, Марк! – обрадовался дед. – Ты пришел. Иди-иди скорей сюда!