Три смерти Ивана Громака

– Смотри мне… А то как дам по башке шваброй – мигом из тебя всю дурь выбью, – рассердилась Анюта.

– Пора мне, милая… – Громак печально посмотрел на неё и признался: – Очи болят глядеть на эту, чуждую нам, капиталистическую действительность.

– Да уж… Были б живы наши братья – они бы такого точно не допустили, – понурилась женщина.

– Железно. Открой музей, попрощаюсь с хлопцами…

– Пойдём, провожу…

Старуха упёрла в угол черенок швабры и, переваливаясь с ноги на ногу, зашаркала впереди Громака по просторному коридору.

Однако до кабинета, где раньше располагалась комната-музей, она так и не дошла – отперла ключом небольшую кладовку.

– Вот здесь теперь всё твоё богатство!

– Ох… – не выдержал Иван Григорьевич и с возмущением спросил: – Что за бардак?

– Не волнуйся, Ваня, до первого сентября начальство всё приведёт в порядок. Хотя… Кому это надо в наше время?

– Мне. А книги где?

– Какие?

– Те, что я музею подарил. «Боевая комсомольская»[116] – нашего начштаба Гусарова Владимира Филипповича. «Перешагнувшие через юность» Ивана Захаровича Акимова[117], комиссара батальона дивизионной разведки 38-го отдельного комсомольского полка. С автографами авторов.

– Не знаю, – повела плечами тётя Нюша.

– А моя переписка с участником Гражданской войны Кириллом Рупчевым, отцом Владлена? Они в Луцке теперь живут…

– Спроси что-нибудь полегче!

– Да… Не ценит ветеранов наша молодёжь, не бережёт святые для нас реликвии… Выходит, зря мы прожили жизнь, Анютка? Напрасно строили, воевали, освобождали? Ну… раз это никому не нужно?

– Выходит… – обречённо вздохнула уборщица.

– Значит, так, – решительно объявил ветеран. – Сегодня же я перевезу домой все эти документы. Поможешь погрузить их в машину?

– Конечно.

– А тебе за это ничего не будет?

– Нет. Поверь мне, Ваня: никто о них даже не вспомнит…

* * *

Вернувшись домой, Громак первым делом позвонил сыну.

– Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга!

– А… Батя, привет! – зычно отозвался бодрый голос на другом конце провода.

– Срочно приезжай ко мне!

– Не могу сейчас. Новую квартиру получил. Ремонт затеял – закопался по самые уши.

– Ну, как знаешь… Уговор наш помнишь?

– Какой?

– Прах мой развей над морем.

– Э-э, батя… Не шути так! В августе буду… – заорал Валерий, но из трубки уже доносились короткие гудки…

* * *

В том, 2000 году сад плодоносил, как никогда ранее. Сочные, сладкие персики размером с теннисный мяч, радуя глаз старика, клонили чуть ли не до земли ветви низкорослых, тщательно ухоженных деревьев; разлогие сливы были сплошь увешаны чёрными и красными плодами; стройные груши тоже дали отменный урожай.

Иван Григорьевич присел на лавочку под черешней, посаженной ближе остальных к стене его «хатынки», и устремил грустный взгляд в бездонное синее небо, посреди которого, щедро расплескивая во все стороны свои «ласкави промэни»[118], дарящие надежду всему живому на Земле, сияло беспощадное южное солнце.

А он… Он больше не хотел жить.

Ни на что уже не надеялся и ничего хорошего впереди не ждал.

Решение проблем созрело давно.

Оно просто ждало удобного момента…

Громак не раз горел в танке и поэтому прекрасно знал, как поджечь себя так, чтобы не осталось ни одного шанса выжить.

Секунда – и заранее припасённый бензин (якобы для заправки стареньких «жигулей»), полностью пропитал добротную одежду.

Ещё миг – и вспыхнула спичка…

Горящий факел не метался по саду.

Нет.

Ярко полыхнул – и почти сразу обречённо затух.

Навсегда…

* * *

Словно понимая, что происходит, завыл совсем не по-собачьи, скорее по-человечески верный Пират.

Оборвал цепь, метнулся к хозяину – и замер рядом с неподвижным телом.

Поняв, что случилось непоправимое, причитая, вышла на крыльцо супруга.

Сбежались соседи.

Приехала «скорая»…

Но что это могло дать?

* * *

Последнюю волю отца Валерий выполнить не смог. Нет в Приморске крематория, а везти обгорелое тело свет за тридевять земель, чтобы окончательно превратить в горстку праха – тоже не выход.

Кроме того, это ещё одно тяжелейшее испытание для матери и без того не находящей себе места.

Да и не по-христиански это!

Впрочем, как и умерщвлять самого себя.

Недаром священники никогда не соглашаются отпевать самоубийц.

Но в тот раз и они решили отступить от нерушимых православных канонов.

– Это не он себя убил, – рассудительно заметил мудрый владыка. – Это война его убила!

Какую именно войну священнослужитель имел в виду, он не пояснил…

Затерявшись среди человеческих тел, где-то в середине огромной похоронной процессии плёлся и бедняга Пират.

Люди вскоре разойдутся.

А он так и останется лежать на могиле своего двуногого друга, чтобы вскорости почить рядом с ним…

Выходит, собаки преданнее нас?

«Чем больше я узнаю людей…»

Впрочем, эту мысль задолго до меня уже кто-то сформулировал…

Друзья!

Оглянитесь вокруг…

Может быть, именно сейчас где-то совсем рядом с вами втайне вынашивает свои последние планы очередной отчаявшийся Громак.

Фронтовик.

Герой.

Не дайте ему уйти.

Если б не эти люди, не было бы и нас!

Вместо эпилога. Улица Громака